Солнце в зените
Шрифт:
'Не знаю, дам ли я свое согласие', - ответил Томас. Он дернул головой в сторону оруженосца Дэви, достающего охотничьи принадлежности господина, и, когда дверь закрылась, продолжил: 'Вудвиллы не принадлежат к тому обществу, которое я хотел бы видеть вокруг мальчика. Нельзя создать шелковый кошель из свиного ушка. Ко всему прочему, каждый из них славится распущенностью'.
Бесс одеревенела. 'Я никогда не слышала, чтобы подобное относили к Энтони или к Ее Величеству. Ты несправедлив'.
'Ну, мне никто из них не по нраву. Высокородные друзья моего отца лучше отвечают требованиям общественных норм'.
'И архиепископ, и лорд Эссекс посчитали совершенно подходящим решением отправить Джона к милорду Риверсу'.
'Оба они уже люди пожилые! Что им известно о нуждах мальчика? С твоей стороны будет благоразумнее послать Джона на море на одном из кораблей моего отца'.
'Боже Милостивый!' - воскликнула Бесс. 'Джон не сын бедного рыцаря, чтобы таким образом его отправлять прочь. Да он и юн чересчур. Позволишь ли тебе также напомнить, что отныне он лорд Бернерс?'
Даже смуглая кожа Томаса не смугла скрыть заливший его скулы румянец. 'А я до сих пор простой мастер Говард. Знаю, для тебя я ниже по рангу твоего сына'.
'Я так не думаю', - Бесс тоже вспыхнула и мгновенно пожалела о вырвавшихся словах, ибо их глубокая искренность не делала произнесенное менее жестоким.
Томас отпрянул от жены к окну. 'Я понимаю, что ты всегда меня презирала', - выдохнул он в конце концов, - 'что вышла за меня только для соблюдения воли короля'.
'Господи', - подумала Бесс, - 'если бы Томас только знал, как близок к истине!' Она с таким трудом старалась не думать об Эдварде, но едва проходил даже день, когда на память не возвращались моменты, проведенные под ветвями старого тиса. В завершение спора Бесс заявила: 'Не в моих силах изменить носимый Джоном титул, также, как и занимаемое им в обществе положение. Если лорд Риверс возьмет его под свое крыло, я буду очень ему благодарна. Это настолько же ученый человек, насколько и великий поединщик, что вам прекрасно известно. Он сильно заинтересован в мастере Кэкстоне и новых печатных книгах, и, с моей точки зрения, даст Джону более широкое образование, чем большинство других'.
Все еще находясь к Бесс спиной, Томас произнес: 'Я продолжаю оставаться несогласным с возможностью отъезда Джона'.
'Джон - мой сын, и, после смерти его деда, опекуном мальчика является лорд Эссекс. Последнее слово не за вами, сэр'.
'Вы выставляете меня за дверь, как, впрочем, всегда'. Томас обернулся, и Бесс увидела, что его лицо пылает от редкого там отображения чувств. 'И, как всегда, - сэр - сэр - почему вам не обращаться ко мне - Томас?'
Бесс взмахнула рукой, не в силах ответить, и Томас резко рассмеялся. 'Бога ради, вы принесли мне богатство и земли, подарили сына, полагаю, мне следует считать, что этого достаточно, но больше ничего вы мне не дали, ни крошки привязанности, не говоря о привязанности хотя бы из чувства долга'.
Молодая женщина стиснула заломленные руки, глядя, как муж стоит перед ней и впервые демонстрирует степень своей уязвимости, необходимости получить то, что Бесс не может ему дать, но она лишь произнесла: 'Мне жаль'.
'Жаль!' Его голос дрожал от презрения. 'Мне не нужно вашей жалости, мадам. Я не пес, чтобы удовольствоваться брошенной ему костью, когда все остальное уже закончилось'.
Томас метнулся мимо нее и вышел из комнаты. Бесс ощутила, как дрожит, но взяла пергамент с чернилами и собственноручно написала Энтони Вудвиллу, принимая его великодушное предложение. Томас Говард не заставит ее повиноваться себе в отношении воспитания Джона.
Когда Томас пришел к ним в комнату, Бесс сообщила ему: 'Я написала лорду Риверсу', и тот ответил: 'Знаю. Я видел, как уезжал посыльный', после чего никто из них не возобновлял разговора. В ту ночь они лежали в ледяной тишине разделенные в кровати целым футом.
Постепенно обида и горечь, оставленные жестокими словами, были, если не забыты, то, по крайней мере, погребены под обычным поведением, однако Бесс оказалась потрясена. Она никогда серьезно не думала, что Томас заботится о ней лично, что, пусть по-своему, но желает ее. Теперь же взгляд на него коренным образом поменялся. Если Бесс отдавала Хамфри лишь половину сердца вплоть до той их последней ночи, то второму супругу не уделяла совершенно ничего. Странно, казалось, подобный ход дел причиняет ему боль. Как бы то ни было, она не могла заставить себя сделать шаг, чтобы уменьшить протянувшуюся между ними пропасть.
Несколько дней спустя Элизия нашла Бесс рыдающей так, как та не плакала с момента гибели Хамфри. 'Дорогая госпожа, что произошло? Вы плачете из-за своего ребенка? Он сейчас на небе с Пресвятой Девой, - успокойтесь, прошу вас'.
Бесс подняла голову и вытерла глаза, обрадованная тем, что ее поведение неправильно истолковали. 'Теперь все хорошо, мне уже лучше. Я не должна тебя печалить. Сэр Роберт еще не вернулся?'
'Нет, миледи. Он сказал, что путь до дома его отца займет около дня верхом, потом же придется остаться еще на чуть-чуть'. Элизия взглянула на Бесс с тревогой. 'Мне страшно. Отец сэра Роберта слывет таким суровым человеком, что вряд ли позволит сыну жениться на столь бедной девушке, как я'.
Бесс сумела улыбнуться. 'Роберт любит тебя, дитя мое, поэтому будет очень убедительным, я уверена'.
Не раньше следующего вечера рыцарь леди Бесс вернулся с вытянутым лицом. По его словам, у отца имелись на сына другие планы, касающиеся дочери ближайшего соседа семьи, человека с достойным положением в обществе и обладающего множеством имений. Союз с ним принес бы пользу обоим кланам. Лишь мольба матушки сэра Роберта смогла спасти его от категорического отказа. Сэр Джон Белласис готов был рассмотреть вариант брака отпрыска с Элизией Хей, только если бы он знал больше о происхождении этой леди и о идущем за ней приданом.
Элизия содрогалась от слез. 'Я знала об этом, знала! Я не подхожу ему в жены'.
'Еще как подходишь', - твердо постановила Бесс. 'Роберт, если будет нужно, я лично напишу вашему батюшке, но мы абсолютно точно еще отправимся в Кентербери, как только сможем и побеседуем с мастером Хееем. Когда мы сумеем заверить сэра Джона в том, что он желает услышать, вероятно, почтенный джентльмен даст свое согласие. Разумеется, я и сама совершу вклад в приданое Элизии'.
'Миледи, вы такая хорошая, такая добрая'. Элизия схватила Бесс за руку и поцеловала ее, а Роберт неуклюже сказал: 'Не представляю, как и благодарить вас, мадам'.
Бесс подняла на него взор. 'Именно я в долгу у вас, Роберт. Разве вы не остались у меня в доме после смерти моего мужа, когда могли бы отправиться на поиски удачи в любое интересное для вас место? Я понимаю, вы поступили так не только из-за меня, но и из-за этого дитя. Да успокойте же ее', - добавила она, улыбаясь. 'Как Элизия сумеет оказать мне хоть какую-то услугу, если на протяжении всей обратной дороги в Лондон станет без устали плакать?'
Когда кавалькада окончательно покинула Миддлхэм, чтобы направиться в столицу, наступили ранние дни декабря. К данному сроку Бесс решила, что снова понесла. На этот раз она испытывала лишь усталость, отвращение к приступам утренней тошноты и долгим месяцам набухания и тяжести, к связанной с родами боли и, вероятно, утрате еще одного ребенка. И все вышеперечисленное ради мужчины, чья страсть ее не трогала, к которому Бесс чувствовала исключительно сочувствие.