Солнце
Шрифт:
Она вплетается и вливается глубже в меня, когда я позволяю, и ослепляет меня.
Однако он не двигается.
Он не трахает меня, он даже меня не целует.
Он лежит там, открываясь мне, открываясь боли, позволяя ей быть там.
Его боль хуже моей… а может, она просто усиливает мою боль и боль нас обоих. Наши света зеркально вторят друг другу, отражают, резонируют, умножают. Это превращает невыносимое в пытку, делает всё более острым, более настойчивым, как будто более умышленно жестоким.
Мой свет делается животным,
Это отсутствие, это ожидание… оно превращается в злость, в агрессию, в нежелание идти на компромисс и даже выслушивать его отговорки.
Я так устала от его аргументов. Я так устала от аргументов нас обоих.
Он крепче стискивает меня руками.
Затем он опускается ниже по мне, заставляя шире раздвинуть ноги.
Я чувствую его пальцы…
Затем я чувствую его язык.
Он целует меня там как будто бесконечно долго.
Я чувствую жёсткую боль внизу живота, словно бриллиант света, которым он является, настаивает, притягивает, трахает какой-то частью его разума и света. Он словно проник в меня, в какую-то часть, которую я знаю, но не могу объяснить физически, не могу даже осмыслить на том уровне.
Он нашёл какой-то способ полностью обойти моё тело, ударив прямиком в тот источник боли и света, где больно чувствовать даже самый край всего этого, но он жёстко давит, обвивает своим светом, заставляет меня вскрикивать и отказывается отступать.
Я вот-вот кончу…
Его свет отстраняется, силясь удержать контроль, и становится как будто жарче, влажнее.
Он снова начинает целовать меня, лизать, целовать и притягивать, пока я не стону, запутавшись пальцами в его волосах. Мой разум пустеет, когда он не унимается. Его язык как будто полностью проник в меня, так же далеко, как hirik его члена, так же далеко, как он проникает телекинезом.
Моя боль снова усиливается, заставляя его свет проникать глубже в меня, душа меня, пока он продолжает трахать и целовать меня языком и губами. Он вплетается выше в мой свет, глубже в моё тело, пока не начинает казаться, что тиски его рук обхватили мою грудь.
Я чувствую на себе его вес, его пальцы в моей киске и попке.
Он стонет, и я ощущаю этот звук всем телом.
Он старается сдерживать меня, но контроль ускользает… ускользает от нас обоих…
Он снова стонет, чувствуя, как я срываюсь…
Я разбудила сама себя, забившись всем телом и кончая.
Я не могла думать. Я не могла остановить конвульсии своего тела, подавляя приглушённый крик, задерживая дыхание, чтобы не издать больше ни звука. Я вспотела. Моя голова пульсировала, боль душила мой свет, искрила в моём теле, отчего я видела звёзды.
Казалось, это продолжалось долго.
Спазмы не хотели заканчиваться, даже не утрачивали интенсивности.
Это продолжалось как будто целую вечность, но в реальности, наверное, прошло несколько минут.
Когда всё наконец-то стихло, я задрожала всем телом, и мне казалось, что я полностью лишилась рассудка на протяжении того отрезка времени, когда не могла контролировать своё тело или свет. Я могла лишь лежать там, чувствуя себя так, будто меня избили.
Я должна была почувствовать себя лучше.
Я должна была ощутить… облегчение. Пусть даже небольшое облегчение.
Однако я не испытала облегчения. Если уж на то пошло, боль стала хуже.
Всё ощущалось хуже, бл*дь. Всё казалось безнадёжным, будто я никогда не могла получить его так, как только что. Он был не моим. Он до сих пор был не моим, сколько бы он ни твердил об обратном.
Я заставила себя повернуть голову.
При этом я увидела в темноте глаза, отражающие свет как кошачьи зрачки.
Он не спал.
Я просила его оставить какое-нибудь освещение в комнате, чтобы я могла его видеть. Я попросила его об этом после первой сессии, после которой я вообще его не видела.
Теперь я его видела, но это не особенно помогало. Он был как всегда непроницаемым.
Ревик лежал на спине, повернув голову набок и изучая своими светлыми глазами моё лицо. Хоть я всё равно могла различить лишь его очертания в тусклом свете комнаты, я готова была поклясться, что видела боль в его выражении. Настороженность и боль… я чувствовала это в его свете, в эмоциях, исходивших от него.
Я всё ещё смотрела на него, на его свет, когда он перевёл взгляд на потолок. Лёжа там, он потёр лицо ладонью, натужно выдохнув и закрыв глаза.
Я ощутила в нём шёпот воспоминания, боли, жара и жидкого пламени. Ответная рябь выплеснулась из моего света, хоть я и пыталась это подавить.
— Ты был в сознании? — потребовала я. — Ты бодрствовал в процессе?
Ревик покачал головой. Больше боли выплеснулось из его света облаком.
— Нет.
Я стиснула зубы. Я ему верила, но почему-то моя злость полыхнула лишь ярче. Я не знала, то ли злюсь сильнее из-за того, что он сделал это со мной во сне, то ли из-за того, что он не делал этого, пока мы оба бодрствовали.
Затем я вспомнила, что он показал мне ранее той ночью, и моя ярость расцвела ещё жарче. Когда воспоминание омыло меня каскадом, злость на мгновение вышла из-под контроля, и я сжала руки в кулаки, стискивая матрас, чтобы не ударить его.
— Валяй, — сказал Ревик, всё ещё частично прикрывая лицо рукой. — Ударь меня, Элли. Ударь, если хочешь.
— Не стану я тебя бить, — рявкнула я. — Нот вот из него всё дерьмо выбью.
Ревик повернул голову, посмотрев на меня.