Солнце

Андрижески Дж. С.

Вторая раса следует по пути первой, и те, что остались позади, обречены смотреть, как огни вновь горят. Ибо время ускоряется, и все истории разворачиваются в самих себе.

Что касается первых, самых молодых и глупых, самых волшебных и самых ребяческих, боги призывают нас из камня. И великий плач раздался, когда заговорили боги, ибо дверь в то другое место должна быть потеряна, а те, что на другой стороне, забыты.

Ибо когда приходит Третья Раса, они приносят с

собой звёзды. Мы оставляем их, наши Стражи Середины. И Мост простирает свой свет…

…пока наша жизнь здесь не закончится».

Ревик почти не медлил и продолжил с более резким светом в своём голосе.

— Видишь, Элли? — сказал он. — Что, если это никогда и не было символическим? Что, если это не должно быть только религией или каким-то средством понимания наших отношений с другими расами? Что, если это история, бл*дь? то, если они принесли это с собой, чтобы помнить?

Увидев мой, должно быть, ничего не понимающий взгляд, он продолжил.

— «Люди плывут по поверхности Муулда, в мире, отмеченном садом для избранных», — повторил он. — Понимаешь? Миф говорит не об этом месте… не о Земле. «Муулд» — это не ещё одно название для этой планеты. Это совершенно другой мир, Элли.

Покачав головой, Ревик уставился на стол, и его взгляд снова обратился внутрь.

— Всегда существовали разногласия о значении некоторых строк, — сказал он. — О завоевании многих миров… о разных звёздах и созвездиях, увиденных в различных отпечатках воспоминаний с тех разных времен. Всегда существовали теории, что изначальные расы могли быть путешественниками в пространстве, что старая технология потеряна. На самом деле никто не знал, что это значит. Есть лишь предположения.

Не дожидаясь моих комментариев, он продолжил, цитируя:

— «…Но боги закрыли двери в те другие миры, и им остаётся лишь одно, и это одиноко. И в этом рождается Вторая раса, из деревьев и из-под камней».

Ревик посмотрел на меня, затем на Уйе и Кали.

— Видите? Это тоже может быть не метафорой. Что, если они реально отправились во второй мир? Что, если сарки родились не в том же мире, что и элерианцы? Что, если в конце их Смещения они отправились в другой мир?

Он посмотрел на меня, поджимая губы.

— Помнишь? На том круизном лайнере? Тот мир, который мы видели в отпечатках, показанных нам Вэшем? Насколько иным он выглядел? Всё там было другим, кроме самих существ, которые всё равно выглядели более-менее как мы. Помнишь, каким иным было небо? Помнишь, что солнце было другого цвета? Оно было синим, Элли. Это было сине-белое солнце, как на оригинальном символе Syrimne d’Gaos.

Я сглотнула, думая над его словами.

Я помнила то видение.

Я помнила всё, о чём он говорил.

Ревик не замолкал, и в его голосе по-прежнему звучали те нотки открытия.

— Это всё объясняет. Я гадал, почему небо было настолько другим. Я поражался растениям, даже в сравнении с местными ископаемыми находками. Я гадал, как хронология событий увязывается с тем, что нам известно об истории этого мира… о динозаврах, о разных временных периодах, отмеченных геологами. Я интересовался странной технологией, имевшейся у тех элерианцев. То, как они строили, вообще не похоже на антропологические данные здесь, даже в древних цивилизациях.

Повернувшись ко мне, он добавил:

— Это также объясняет, почему обычным видящим так тяжело увидеть те отпечатки, Элли. Это потому что исторические данные вовсе не с Земли. Элерианцы хранят воспоминания о том первом мире. Возможно, также и о втором мире. Некоторые мастера вроде Вэша могли это видеть. Но большинство видящих не может. Это был совершенно иной мир, ты понимаешь? Другая история. Абсолютно другая цивилизация. Параллели существуют, потому что мы здесь. Параллели существуют в том генетическом материале, который мы принесли с собой… но сама планета — не та же самая.

Я сглотнула, видя те же образы, что проносились в его сознании.

Я помнила, как видела Кардека и Халдрена.

Я помнила оружие, которое носили люди, необычную одежду, то бело-синее солнце на просторах тёмного неба… менее крупное, но более жаркое солнце по сравнению со здешним.

Даже темнота там ощущалась другой.

Создания, которых я посчитала Дренгами, тоже ощущались иными.

Я смогла взломать сеть Галейта, потому что мы делили общее воспоминание из совершенно иного мира. Я смогла обойти защитные меры Пирамиды, поскольку то, что мы делили, жило вообще в другой реальности, в другой галактике, может, даже в другом измерении.

Я прекрасно понимала, что говорил Ревик.

Я также понимала кое-что ещё.

— Мост, — я прочистила горло. — Мост открывает эту дверь? Поэтому ты сказал, что это мои двери? Потому что я их открываю?

Ревик помедлил, посмотрев на меня.

Я видела, как он думает о моих словах, прокручивая Миф в своих мыслях.

Через несколько секунд он медленно кивнул, и его тон был осторожным.

— Думаю, да. Миф определённо указывает на это.

Он нахмурился, всё ещё размышляя и глядя на свои ступни.

Когда он заговорил в следующий раз, в его голосе слышалась неохота.

— Если мы будем трактовать Миф буквально… скорее как карту и летопись истории, а не символический и религиозный текст, то логично, что каким-то образом именно Мост связывает предыдущее поколение со следующим, старый мир с новым. Может, именно так она спасает каждую расу, чтобы та могла эволюционировать в следующую форму. Она посылает их в новый дом, где Дренги ещё не существуют. Где они могут начать заново. Когда позднее приходит новая раса, она, скорее всего, является так или иначе местной для мира. Возможно, эта новая раса даже призывает Дренгов на планету, как только они достигают определенной стадии своей эволюции.