Солнцеворот
Шрифт:
— Этого к лошадям. Распорядились.
Вот и присмотр Ворона. Не забыл, одноглазый, не обманул. Зяблик сжал губы и кивнул, стараясь не выказать недовольства. Смотрящему, судя по всему, хотелось проучить Зяблика за что-нибудь, но ни в лице, ни в позе его он не нашел ничего, заслуживающего взыскания, и пошел дальше, покрикивая, высматривая, все ли живы.
— Когда это ты успел? — вполголоса спросил Нырок.
Они остались одни, ждали своей очереди подняться на свежий воздух. Остальные смертники, сбившись в привычные группы, тянулись наверх, получать завтрак.
Зяблик быстро объяснил, как попался на глаза Ворону. Говоря, он смотрел себе под ноги. Нырок присвистнул:
— Эк его принесло-то не вовремя. Но ничего, перебесится, забудет.
Они двинулись к трапу, и Зяблик понял, что ничего особенно страшного с ним не произошло. Ворон мог точно так же распустить когти над любым другим, и от сердца отлегло. Что ж, уберет за конями, ничего страшного. Работа как работа, притерпится.
— А чего довольный-то такой? — легонько толкнул его локтем Нырок. — Как будто помиловали во сне.
Зяблик сообразил, что опять улыбается, и спешно натянул на лицо бесстрастное, чуть угрюмое выражение, какое носили все смертники. Они знали, что нельзя показывать своих чувств. Покажешь радость — отберут или изгадят. Покажешь печаль — расковыряют и уничтожат. Кругом — звери. Звери с птичьими именами.
— Подбодрил ты меня, Солнечный Мальчик, — сказал Зяблик. Рассказывать о Покровительнице он не собирался. Кем бы ни была — настоящей волшебницей, или сонным мороком, — она принадлежала лишь ему. Воспоминание о ночном касании холодных губ грело сердце.
Нырок хохотнул, услышав свое прозвище. Он единственный на этом корабле — кроме, быть может, капитана и команды — продолжал стоять службы Солнцу. Поднимался раньше всех, выходил на верхнюю палубу и встречал рассвет, шепотом читая молитвы. Лишь когда первый луч падал на него, Нырок улыбался и шел обратно. Спеша, чтобы никто не увидел его за этим занятием. Слухи все равно ползли, но слухи — это слухи. А увидь кто из Потерявших Судьбу, как заядлый вор поклоняется Солнцу, и не миновать травли.
— Куда собрался? — Смотрящий, выставив руку перед собой, остановил Зяблика. — Тебе ж сказали — к лошадям! Пока до блеска всё не вылижешь…
— А завтрак? — крикнул Зяблик срывающимся от возмущения голосом.
— Завтрак — вишь, какая штука, — вздохнул смотрящий, притворяясь сочувствующим. — Завтрак — он от запаха навоза может в обратку выскочить. И придется тебе не только дерьмо, но ещё и харчи убирать. О тебе заботимся, Зяблик. Ведро внизу, ступай, работай. Как закончишь — ко мне подойдешь. Усвоил?
— Усвоил, — буркнул Зяблик и поплелся к тщательно закупоренному ходу в трюмы. Спиной чувствовал взгляд Нырка. Друг сочувствовал ему, но разве он мог хоть что-то сделать? Разве его Солнце могло сделать хоть что-то? А Река здесь помогала другим — сильнейшим.
Зяблик родился и вырос в городе, и то, что царило внизу, называл зловонием. Деревенские лишь чуть морщили нос. Полторы сотни лошадей валили кучи целыми днями и ночами в закрытом помещении и недоуменно ржали, когда кто-либо к ним спускался. Будто хотели спросить, что всё это значит и когда закончится. Подвешенные на лямках, спускающихся с потолка, они бестолково перебирали копытами, но лишь вскользь касались подковами досок.
Зяблик обмотал лицо тряпкой, прикрыв рот и нос, чтобы хоть немного перебить запах. Взял помятое ведро и приступил к работе, стараясь не думать о том, что делает.
Надежда управиться быстро оставила Зяблика после первой ходки. Поднявшись наверх, он вывалил ведро за борт и украдкой огляделся. Редко доводилось улучить минутку, постоять на палубе, посмотреть на море, на корабли.
Во все стороны, сколько хватало глаз, тянулись и тянулись суда. На палубах суетились люди, ползали по мачтам, семафорили флажками, что-то передавая с корабля на корабль. Пучились от ветра разноцветные паруса — желтые, красные, синие, зеленые. Зяблик поднял голову вверх. Их паруса были черными. И много ещё таких черных пятен виднелось среди судов. Корабли смертников рассеяли, перемешав так, чтобы каждый шел в окружении. Чтобы в случае бунта можно было мгновенно потопить корабль залпами из пушек. Зяблик мог бы гордиться: слева от него шел самый главный корабль — корабль Князя Князей Торатиса. Поговаривали, что на этом же корабле двое вампиров. Хотелось бы их повидать, думал Зяблик. Узнать, с кем иметь дело там, куда плывем.
Говорили, что один из вампиров — мальчишка, а второму столько лет, что он ещё помнит, как вампиры правили всем миром. Сколько Зяблик ни вглядывался в корабль с красно-желтыми парусами, среди ползающих по нему людей он не замечал никого особенного, кого можно было бы назвать вампиром.
— Чего застыл? — Подзатыльник от смотрящего едва не сбросил Зяблика за борт. — Хочешь князю пожаловаться на жизнь горькую? Прыгай, плыви.
Зяблик вспомнил имя этого жирного, наглого вора. Здесь, на корабле, его звали Чибис. Склонив голову, Зяблик побежал с ведром обратно. Чибис! Лучше бы Павлином назвали. Хотя Павлин, говорят, есть на другом корабле.
Под конец работы в глазах у Зяблика темнело — и от вони, и от усилий. Спину ломило, хотелось завалиться на залитую солнцем палубу и с минутку полежать. Но Чибис оказался тут как тут.
— Дерьмо убрал? Теперь помой там всё, да чтоб блестело. Кони-то живые?
Зяблик молча кивнул в ответ и сбросил за борт ведро на веревке, чтобы набрать соленой воды. Краем глаза заметил Нырка, с преувеличенным усердием натирающего палубу. Слева и справа от него смертники занимались тем же самым. Заключенные рангом повыше сгрудились на корме, где, под руководством Орла, приседали, отжимались, поднимали друг дружку. «Заключенный не должен сидеть без дела, — в первый же день сказал им капитан. — Заключенный, у которого нет дела, — это заключенный, который думает. Но заключенный на корабле не должен думать. Он должен добраться живым до места и сделать то, чего от него ждут. Поэтому вас будут наказывать, и наказывать сурово за безделье и за убийства. Никто никого не убивает, ясно? За каждое убийство я лично отхлещу кого-то своей любимой плеткой. А потом оставлю болтаться на рее под ярким солнцем вверх ногами. Но я так поступлю не с тем, кто убил, а с самым главным смотрящим. Угадайте, что он потом с вами сделает. И не получит за это никакого взыскания». С этими словами капитан указал на Ворона, и по толпе заключенных пронесся ропот. О Вороне ходили легенды. У Ворона не было имени. Его звали Вороном задолго до того, как он угодил за решетку.
Ещё с десяток ходок туда-сюда с полным ведром. Закончив, Зяблик снял с лица повязку и глубоко вдохнул, стоя среди лошадей. Не то привык, не то правда — навозом почти не пахнет. Тихонько поставив ведро в углу, Зяблик поднялся на верхнюю палубу. Был соблазн завалиться на нижней и вздремнуть. Но если найдут так — мытьё конюшен сказкой покажется. А наверху всегда можно затеряться, найти себе какое-нибудь дельце, или его видимость.
Я присмотрю за тобой.
Зяблик споткнулся о ступеньку, когда корабль качнуло на волне. Ворон. Ворон никогда не говорит ради красного словца. Зяблик чувствовал его взгляд сквозь доски палубы. Зоркий единственный глаз, от которого не спрячешься.