Солнечная женщина

Раскорлей Джинни

— Я… нет… но…

— Я даю вам мою визитную карточку. Вы можете позвонить мне даже через несколько лет. Я буду жить очень долго, так что у вас будет время сообщить мне, была ли я права.

Она очаровательно улыбнулась, протягивая ему руку, и неожиданно притянула его к себе крепко, с недюжинной силой, совершенно неожиданной для хрупкой женщины, обняла его и тесно прижалась, запахивая его полами своей шубки.

Бонни, стоявшая в дверях пресс-клуба, увидела две пары ног, торчащих из-под рысьей шубки и две головы над ней. Тела соединились в одно, составленное из двух половинок. Одна из них — Халамбус, другая — красивая женщина. Ее сердце бешено заколотилось. В мозгу завертелись обрывки слов: «любимая», «солнечная», «дорогая», «навсегда».

Вот что это значит в представлении такого человека, как Халамбус: навсегда — это до утра. До первой встречи с другой женщиной. Все чепуха. Она забудет его с этой минуты, она выкинет его из головы. Ничего не было. Никого не было.

Облегчение, на которое она рассчитывала, произнося этот внутренний монолог, не наступило, наоборот, ей было так больно, как никогда. Она вернулась в пресс-центр, плюхнулась в кресло. Руки тряслись. Волосы упали на лицо, она не убирала их. И перед глазами стояли подробности последней ночи. Она ведь была, была, эта ночь. Это не сон, не выдумка. Его тело, его ласки. Ласки, вздохнула она и отбросила с лица волосы. Они, видимо, ему ничего не стоят. Как та, в шубке, прилипла к нему, как спрятала, спеленала пятнистым мехом.

Халамбус поцеловал даму-прорицательницу в щеку.

— Я думаю, вы захотите мне позвонить, и мне не придется ждать долго, — сказала она ему на прощание. И глаза ее снова стали прозрачными.

Халамбус огляделся — Бонни еще не было. Он вспомнил о ней, и в его сердце разлилась радость. Сейчас он расскажет ей о каждой картине. Впрочем, она увидит сама и все поймет. Она так чувствует его, она такая нежная… И так ему нужна именно сейчас.

Халамбус уже давно понял, как он меняется, — один период сменяется другим, точно обновляется вся его кожа, все внутренние клетки. Он сейчас другой, не тот, что писал выставленные здесь работы. Бонни — точно послание ему свыше — хорошо выраженная суть его нынешнего периода. Ему так приятно с ней, как ни с кем… Да, он не знает ее, но он ее чувствует. Он сделает ее портрет, и для него ему понадобится россыпь огненно-рыжих камней. И эти камни нужно заказывать, да побыстрее, у герра Копейнаура в его фирме «Поликом».

Бонни не пришла. Халамбус постоял еще возле картин, вздохнул и вышел из зала. Да, конечно, ее задержало интервью, на которое она собиралась вместе с Даяной. А ему сейчас надо позвонить Ази, узнать, как дочка. На днях ей исполняется пять лет. Эта девочка — его любимица, его маленькая женская копия. Природа будто создала его портрет.

Глава 10

Тянул теплый ветерок, разгоняя жару, и Халамбусу захотелось съездить на океан вместе с Бонни. Вообще, о чем бы он сейчас ни думал, всякий раз он прибавлял мысленно — вместе с Бонни, даже не пытаясь представить себе, что она может и не захотеть. Конечно, она там уже была. Но не с ним… Он улыбнулся, потер щеку, которая покрылась колючей щетиной. Он побреется, вот только увидит, как она возвращается. А если он уйдет со своего наблюдательного пункта, он ее прозевает.

Стук каблучков он услышал, когда стало совсем темно и над стоянкой машин вспыхнули фонари. Разноцветные автомобили засверкали в лучах яркого света. Для иностранца Халамбуса номера американских машин казались смешными — собственные имена написаны на них. Как эти янки тщатся прославиться даже с помощью номеров. Ага, вот едет мистер Смит, а вот мистер Сноу. Как это важно для мистера Гринвида из того оранжевого «шевроле»! Стук каблучков приближался, и он вспомнил, какие длинные молочно-белые ноги у Бонни. Какие теплые и нежные. К сердцу подкатила горячая волна.

— Бонни, — тихо позвал он, когда фигура женщины повернула за угол. Она всегда выходит из такси у парадного входа. Но никто не отозвался. Значит, она появится позже. И он тоном ревнивого мужа скажет ей: «Бонни Плам, где ты пропадала допоздна? Ты скажешь, что задержалась на работе? Знаем мы эту работу в обществе красавцев».

Он засмеялся — что ж, приходится развлекать самого себя, чтобы не умереть в ожидании.

Странное дело, но эта женщина направилась к номеру Бонни и стала ключом открывать ее дверь. Она уже ступила в темный проем двери, когда Халамбус решился спросить:

— Простите, мадам, а вы не знаете, где Бонни?

Девушка отступила из комнаты, но держала дверь открытой. Эта гостиница была не слишком дорогой, так что может случиться всякое.

— Какая Бонни? О ком вы?

— Ну как же Бонни Плам. — Он перегнулся через перила второго этажа. — Подождите, мисс, я спущусь.

Женщина нерешительно остановилась. Акцент — явно иностранец. Она включила свет в номере на всякий случай и ждала.

Она увидела красивого высокого мужчину в летних брюках и дорогих кожаных туфлях, в рубашке с коротким рукавом в узкую полоску. Женщина провела рукой по гладко зачесанным волосам, выпрямила спину, сдвинула носки туфель и слегка прислонилась к косяку.

— Простите, но здесь живет Бонни Плам, журналистка из Вашингтона.

Женщина смотрела на него, на его горящие глаза, и зависть кольнула ее. Жаль, не она Бонни. Он так хорош собой.

— А я не похожа на нее? — Она повела плечами и еще больше выпрямилась, так что грудь ее подалась вперед, и она улыбалась без тени смущения.

— Нет. У нее рыжие волосы, — начал было Халамбус, потом осекся, наблюдая за женщиной. Нахмурился, и черты лица его стали тяжелыми.

— Простите, мадам, но когда вы здесь поселились?

— Сегодня в полдень, — сказала она резко и с силой захлопнула дверь перед его носом.

Халамбус медленно отошел. Бонни уехала, не простившись. Не сочла нужным. Он медленно шел по двору, потом вышел на улицу, туда, где недавно и так давно — вечность назад — гуляли они с Бонни. Мимо него летели машины на большой скорости, обдавая его теплым воздухом. Вдали сияли огни города и огни выставочного зала, где на ночь были заперты его картины. Зачем он поселился здесь, в этой «Холидей Инн», которая по сути своей не гостиница, а мотель? Лучше бы он снял номер рядом с выставкой, в «Омни». Но тогда он с горечью подумал, что мог бы не встретиться с Бонни. А она даже не простилась с ним… Или для этих вольных американок нет ничего настоящего, как их утренние завтраки «сириалз», которые они поглощают с такой страстью, высчитывая, сколько холестерина, жиров и прочего они не съели. Они что — просто заводные куклы? Он распалялся все сильнее, ему было так больно, что он приложил ладонь к левой стороне груди. Озеро сегодня показалось маленьким, дорога вдоль берега — узкой, а лебеди, спящие в своих домиках, самозванцами, потому что символ Флориды — розовые фламинго, а эти тут с чего? Пешеходов не было, только один бродяга, шаркая мимо него со своим скарбом, уложенным в черный пластиковый мешок для мусора, кивнул ему: «Хай!» — приняв его во тьме за своего коллегу по несчастью.

Что же, ему тоже нечего больше делать в Орландо. Пора улетать. Дочка ждет на день рождения заокеанских подарков, очень ждет папочку, как сказала ему жена утром по телефону.

Семейная жизнь Халамбуса складывалась традиционно, как жизнь его отца, деда, прадеда. Они женились на красивых девушках, посватавшись к ним. Свадьба проходила в соответствии с вековыми ритуалами, рождались дети, муж содержал семью, но в сущности оставался свободным. Вот почему он не испытывал угрызений совести или смущения от того, что провел ночь с Бонни. И жена никогда не станет выяснять, как он жил во Флориде. Жена Ази была из богатой семьи, ее отец делал и продавал оливковое масло. Ее приданое еще больше укрепило положение Халамбуса, позволило заняться искусством, которое требовало больших средств. Но теперь была и отдача — его дом в Никосии был богатым домом. Сын подрос, и он отправил его в колледж в Англию учиться математике. Кипр был довольно долго английской колонией, и состоятельные киприоты предпочитали, чтобы их дети получали образование в метрополии.