Солнечное затмение
Шрифт:
– А Шварцман не подорвал нашу боеспособность тем, что свой автомат ухандокал? – спросил Саня.
Тотчас пошли смешки, которые просто нельзя было сдержать.
– Молчать! – вскрикнул заметно занервничавший Валиев. – Отставить разговоры в строю! Шварцман, конечно, раздолбай, но всё же не негодяй. Умысла не было на преступление! Автомат спишем на боевые потери.
– Ну вот, Шварцман, ты пока единственный из нас, кто воевал! – торжественно прошептал ему в спину Костя Левин.
Опять последовал смех, только уже более громкий, и Валиев вновь повысил голос.
– Что, давно в упоре лёжа не стояли? – оскалился он. – Сейчас напомню, что это такое! Разойдись!
Путь к месту раздачи еды сегодня почему-то оказался сложнее, чем вчера – видимо тот, кто спустил вчера воду под землю, сейчас вновь закрыл сливное отверстие и забыл его открыть: вода стояла повсюду тонким слоем, лишь кое-где виднелись островки
Экзекуция продолжалась, когда мы возвращались с обеда, но вечером, перед заступлением в патруль, я уже видел Мишу, стоявшего у штаба батальона с деревянным автоматом. Саша Ливанов подошёл к нему и спросил:
– Ну что, куда ружо дел, боец? Нам здесь сказали, что весь батальон оказался в опасности из-за твоего предательства. А бабосики-то куда хотел потратить?
Миша стоял по стойке смирно, вытянувшись в струну, и лишь хищно сверкал глазами на моего товарища и даже на меня, хотя я ему ничего не говорил. Казалось, что если бы не обязанность стоять смирно, то он бы просто бросился на нас с кулаками.
– Пойдём! – сказал я Саше. – Хватит уже.
Мне было очень неприятно, что мой земляк оказался в такой ситуации, и после того как я увидел его в той канаве, мне даже стало его жаль, но сейчас, когда он так откровенно хищно смотрел на нас и казался загнанным зверем, жалость прошла и осталась только неприязнь.
Патрулирование по лагерю возобновилось, я заступил в патруль в паре с Сашей Панчишиным, ещё одним моим земляком из Волгоградской области. Саша жил в одном из районных центров Волгоградской области, был высоким статным молодым человеком, с детства занимался с родителями сельским хозяйством, из-за чего имел прекрасно развитую мускулатуру, огромные мозолистые ладони, которые, если надо было, превращались в громадные кулаки. Характер у Сани был довольно вспыльчивым, но отходчивым, если он и мог быстро завестись, то так же быстро и успокаивался. Иногда бывало даже так, что он не помнил, как на кого-то злился накануне, или с кем-то ругался, как будто этого события вообще не было, что, несомненно, удивляло некоторых из нас, но не так чтобы сильно.
Будучи у штаба батальона, мы из разговора начальника штаба с каким-то офицером услышали, что назавтра для нас ожидается выезд, но куда, сказано не было. Мы не спеша обошли лагерь по периметру и в расположении артиллерийской батареи встретили ещё одного своего земляка из Волгоградской области, наводчика самоходной артиллерийской установки, Валеру из города Котельникова, разлеглись прямо на башне его боевой машины и стали курить, размышляя о том, что будем делать после армии.
– Пацаны, а вы чем собираетесь дома заниматься? – спросил Валера. – Когда на дембель уйдёте?
– Я женюсь сразу же, – торжественно заявил Саня. – На Ольге. Буду фермерствовать. У нас же вот такая земля – плодородная! Как можно её не возделывать?
– А ты? – спросил меня наш новый знакомый.
– Я учиться собираюсь, – не знаю почему, но нехотя ответил я. То ли стыжусь своего непролетарского намерения, то ли просто не хочу рассуждать о том, что ещё так далеко. – Высшее образование хочу получить.
– Да, учиться надо, – поддержал меня Валера. – Я тоже хочу. В педагогический, на учителя истории. А ты?
– Эх, Фил, представляешь, – сделав затяжку, мечтательно перебил его Саша, чему я обрадовался, чтобы не отвечать на вопрос. – Лежим вот мы такие, здесь, а что будет через десять лет? Или двадцать? И что с нами будет? Интересно же?
– Мне, честно говоря, пока не интересно, – довольно нудно ответил я. – Узнаешь что-то и как жить дальше? Ждать, что произойдёт? Нет уж, так точно
– А я бы хотел заглянуть вперёд, – также мечтательно сказал Валера. – Но не на десять-двадцать лет, а на год-два. Буду ли учиться, женюсь ли на своей невесте? Интересно!
– Я вот ещё думаю, встретимся ли мы когда-нибудь? – спросил Саня. – Через десять лет или больше?
– Ты сейчас говоришь, как мушкетёр после десяти лет службы! – заметил с улыбкой я. – Встретимся, думаю. Если захотим, то точно встретимся.
XIII
На улице пасмурно, но тепло и немного суше, чем вчера. Мы всё ещё не бегали из-за грязи, а потому зарядка состояла только из наклонов, взмахов руками и ногами и обязательной солдатской пружины, после которой я не постеснялся принять душ тремя бутылками нарзана. Наконец, пришёл командир из штаба и действительно порадовал тем обстоятельством, что сегодня мы уезжаем, правда, куда, насколько, не сказал, но заметил, что с нами поедет полковник Баранов. Поехали на трёх машинах все кто был, кроме Шварцмана, естественно, он остался на охране имущества. Мы проезжали через какое-то горное село, катили по его центру и уже здесь, у школы, я вспомнил: сегодня же первое сентября! Перед зданием школы стоят дети, проходит линейка, после которой, наверное, должен быть урок мира, но сейчас мы едем на наших рычащих и дымящих чёрным выхлопным дымом машинах, и всё внимание переключилось на нас. И дети, и даже учителя, и ещё какие-то другие взрослые люди стали махать нам руками – мы ответили тем же. А через несколько секунд с нашей головной машины взвилась зелёная ракета – дети просто взвизгнули от восторга! Видимо, командир приказал так поприветствовать ребят. Надо же, кто-то из них сегодня впервые пошёл в школу. Я помню свой первый день в первом классе – сестра отвела меня в школу с обязательным букетом гладиолусов, который был больше половины меня, в отглаженной синей форме с белой рубашкой, такой же торжественной линейкой и своим уроком мира. Да, я бы точно не хотел в такой день увидеть проезжающую мимо школы боевую технику, от которой дрожит земля, и солдат в полном вооружении. Это по телевизору, конечно, в фильмах, и интересно, и задорно смотреть на стрельбу, на танки, на другие огромные металлические машины, но когда боевые действия приходят, по сути, в твой дом, в твою школу, радостного мало.
Мы ездили весь день: ездили в ближайшую к нам воинскую часть, потом в близлежащий небольшой городок, где кроме нас были ещё приехавшие из других частей военные, возможно, что из нашей же группировки войск, видимо, собрались для координации действий, и в лагерь приехали уже затемно.
Несколько дней было совершенно тихо и спокойно: мы никуда не ездили, жили в Пластилиновой долине, обустроили всё, что можно было обустроить, оружие чистили каждый день, и оно уже просто лоснилось от оружейного масла. Тех трёх солдат, которые продали автомат, арестовали и под конвоем вернули в пункт постоянной дислокации нашей воинской части, где, к слову, нет даже гауптвахты, и там уже в отношении них должны проводиться следственные действия. Патрули опять отменили и заменили их ночными наблюдательными постами – секретами – со стороны нашего расположения такой был только один. Это было сделано, как мы рассуждали, для того чтобы возможные пути подхода к лагерю ни минуты не оставались без внимания, патруль, конечно же, этого обеспечить не мог. Новости получали только из уст нашего командира или во время набора еды на кухне от других военнослужащих. Слышали о том, что бои шли в Цумадинском и Ботлихском районах, а в Ботлихе уже и побывали наши танкисты. Всё шло своим чередом, пока однажды утром не пришла трагическая весть и не был объявлен сбор по тревоге: в Буйнакске взорвался жилой дом – теракт.
Несмотря на то, что была объявлена тревога, мы пребывали в том же состоянии, что и всегда, ведь и так готовы были в любой момент собраться и направиться туда, куда нам прикажут. В этот раз мы, наш разведывательный взвод, с полковником Барановым во главе, видимо, были кем-то вроде его охраны, потому как он сказал, что поедет с нами, на трёх машинах направились в Буйнакск. Въехав в город, мы держали антенны на каждой БМП, чтобы случайно не задеть линии электропередачи. Недолго ехали по какой-то улице и после перекрёстка с другой, широкой, наверное, главной в городе улицей, стали видны последствия взрыва – дорога усыпана битым кирпичом, шифером, камнями, пылью. Кругом плачущие люди, некоторые из них, казалось, просто обезумели от горя. Какие-то люди издали грозили нам кулаками, как будто из-нас был этот взрыв, какие-то, наоборот, тянули к нам руки помощи и взывали к справедливости, хотя как мы сейчас могли восстановить справедливость для них? У тех из них, кто просил нас об отмщении, погибли близкие люди, а мы могли пока лишь просто сидеть на броне и созерцать это ужасное зрелище.