Солнечные стрелы

Тарр Джудит

Нет!

Как жалко! Это, наверное, утомительно, доставлять удовольствие такому количеству женщин? Сколько их у тебя? Дюжина? Сотня? Или ты уже сам запутался в счете?

Перестань дурачиться, сказал он устало. Она сама не верит тому, что говорит. Она любит его, он знал это. Он почувствовал это, когда коснулся ее, прежде чем она увернулась, оцарапав его ожерельем.

А почему бы мне и не подурачиться? Я ведь отвергнута тобой, я простолюдинка, не сумевшая сберечь твое дитя. Такое никому не понравится. Это прекрасный повод выкинуть надоевшую наложницу за дверь. Он попытался успокоиться. Неужели она и вправду думает так? Конечно. Каждый на ее месте думал бы так же.

Я пальцем не тронул ни одну из этих девиц.

Мне наплевать, сказала она. Это я раньше была ревнива. А теперь нет. Теперь я просто устала.

Ты

устала от меня? Он поднялся. Это действительно так, Вэньи? Или в тебе говорит горечь? Давай не будем тратить время на бесплодные споры. Я собираюсь забрать тебя во дворец.

То есть в гарем? уточнила она. В одну кучу с остальными? Милая перспектива.

Не мели чепухи. Его ладонь легла на ее плечо. Она не отстранилась. Это вселило в него надежду, хотя лицо ее оставалось каменным.

Вэньи, клянусь могилой отца, я не касался ни одной женщины кроме тебя.

Тогда ты совершенный дурак! Она вывернулась из-под его руки. Я не unws тебя больше, Эсториан. Что я должна предпринять, чтобы убедить тебя в этом?

Нечто большее, чем пустые слова, сказал он. Твой язык произносит ужасные вещи. Но твое тело все еще любит меня. Почему ты не хочешь прислушаться к нему? Он расправил плечи. Лицо его посуровело.

Я больше не хочу жить в Золотом дворце. Мы возвратимся в Керуварион, и все у нас будет, как прежде. И когда твое Странствие закончится, ты подаришь мне сына. Даже моя мать не сможет воспротивиться этому.

Послушай меня, сказала она. Твое тело кое-что говорит и мне. Оно говорит, что ты не веришь своим словам, хотя очень хочешь в них верить. На деле же ты просто хочешь подмять меня под себя и получить удовольствие. Но ты не получишь его, нет. Между нами все кончено.

Ох, сказал он, заклинаю тебя, Вэньи, опомнись. Я ведь люблю тебя.

Конечно, любишь, усмехнулась она. Так любишь, что не хочешь оставить меня в покое, и вползаешь ко мне в постель, и насилуешь меня so время сна.

Насилую? Слова застревали в гортани. Это насилие? Ради тысячи асанианских богов, надеюсь, в твоей жизни не произойдет ничего ужаснее того, что ты называешь насилием! Она вспыхнула, потом побледнела как мел и села, кипя ненавистью. Ему хотелось ударить ее. Ему хотелось зарыться в ее ладони и выплакать в них все свое горе.

Зачем? закричал он. Зачем ты ведешь себя так?

Затем, что так нужно. Проклятие ее спокойствию, ее жестокости. Проклятие.

Забирай своего соглядатая и уходи.

Нет, сказал он. Его пальцы сжимались и разжимались. Только с тобой.

Тогда тебе придется взять меня силой, потому что я этого не желаю.

Тупица, упрямица, ослиная голова! Он перевел дыхание. Вэньи! Умоляю! Во имя Неб...

Даже во имя твоей империи нет!

С каких это пор тебя беспокоит состояние моей империи?

С тех самых, как ты перестал о чем-либо думать, кроме удовлетворения своей похоти.

Бог, сказал он, и богиня! Годри умер, Вэньи. У меня никого не осталось. Я пришел за тобой.

Чтобы наорать на меня, в надежде что это подействует. Но я знаю кричишь не ты. Кричит твоя распаленная плоть. Так что ж? У тебя ведь есть целый гарем для таких нужд. Зачем тебе я?

Я люблю тебя!

Если ты меня действительно любишь, ты должен уйти. И никогда не возвращаться.

Но почему? Она повернулась к нему спиной. Он с размаху ударился в стену, выросшую внутри ее сущности. Его сила сплющилась и опала, мягкая, дряблая, не годная ни на что. Стены. Они обступили его и сдавили, предупреждая, что сопротивление бесполезно. Вспышка холодного гнева вырвалась из глубины его существа. Отныне все будет только так, как захочет он. И никак иначе.

Ну хорошо, сказал он спокойно и тихо. Я больше не потревожу вас. Я больше никогда вас не потревожу, мадам. Он вежливо поклонился, хотя она не могла видеть его поклона, усмехнулся и оставил эту ненавидящую его женщину в одиночестве, которого она так страстно желала.

ГЛАВА 26

Корусан ничего не сказал по поводу разыгравшейся почти на его глазах ссоры. Не последовал он за своим господином и в гарем, чем немало его удивил. Миновав конюшню, оленеец просто исчез в сумраке галереи. Эсториан прошествовал через дворик для верховой езды и углубился в лабиринт пустынных коридоров, где только эхо угрюмо приветствовало его шаги. Он помедлил возле дверей, за которыми бросил свою стражу. Если с

Вэньи покончено, то что теперь заставляет его хранить ей верность? Он отворил одну дверь, потом другую. Каждую из них сторожили полусонные евнухи, они почтительно склонялись перед ним. Конечно, подумал он, сейчас несколько поздновато, но в конце концов это его гарем. Здесь должны властвовать только его капризы. Каждый разумный человек скажет, что это так. Потом вокруг него зашелестело разноцветное, обдающее нежными ароматами облако. Хороший гарем должен угадывать желания своего повелителя. Девушки не спали и, казалось, ожидали его, собравшись в просторной, увешанной гобеленами гостиной. Все девять. Самая юная из них дремала, разметав желтые локоны, на коленях Зианы. Никто не спрашивал его, откуда он пришел и почему выглядит так странно. Он сам знал, что его вид оставляет желать лучшего. Костюм гвардейца, каменное лицо, челюсти, сжатые до ломоты в скулах. Одна или все сразу, раздумывал он. Нет, малышка Шайя, твоя очередь еще не пришла. И твоя, высокомерная Элия, и твоя, Миана, и твоя, сладкоголосая Кания, а также Игалла, Ушаннин и Юзия. Девушки знали, что идет выбор. Напряжение в комнате стало почти осязаемым. Он переходил от красавицы к красавице, говорил им ласковые слова и целовал каждую в бровь. Элия похолодела как мрамор, ресницы Игаллы затрепетали, Миана чуть не грохнулась в обморок. Зиана подставила губы сама. Полные, розовозолотистые, они пахли медом. Последней была Галия. Она, казалось, знала, что он поступит именно так, но, когда он подошел к ней, отстранилась, знаком указывая на сестру. Остальные девушки тоже смотрели на Зиану. Он наклонился и подхватил Галию на руки. Она так изумилась, что потеряла дар речи. Он перенес ее во внутренние покои, плотно прикрыл ногой дверь, потом осторожно усадил девушку на высокое ложе. Только тогда она смогла разлепить пересохшие губы.

Милорд, вы не хотите меня.

Ты и вправду так думаешь? Вопрос прозвучал резко, может быть, чуточку обиженно. Она ответила ему единственно доступным сейчас способом: обвила вокруг его шеи гибкие золотистые ручки и потянула того, кто не хочет ее, в постель.

Чудесно! Прекрасно! Прелестно!.. Он улыбался, вслушиваясь в ее бормотание. Умение носить одежды было возведено асанианами в ранг искусства. Но еще большим искусством здесь считалось умение разоблачаться и разоблачать. Галие пришлось повозиться с его дорожным плащом. Потом она сняла с него брюки, стащила рубашку и нижние клетчатые штаны. Он мурлыкал как кот под ее ласками. Она удивляла его и веселила. Она поглаживала его мускулы, ерошила волосы, пускала пальчики в косматую мглу бороды. Она совсем не походила на Вэньи. В ней удивительным образом сочетались целомудрие и искушенность. Казалось, она великолепно понимала, как нужно действовать, чтобы доставить мужчине наибольшее удовольствие, но чувствовалось, что эти действия ей самой были в новинку. Она очаровывала и изумляла. Гнев его не растаял, но словно спрятался в глубине существа. Ее отвага питалась пылкостью, ее движениями руководил инстинкт.

Нам надо быть осторожнее, сказала она, если мы собираемся в путешествие.

В какое путешествие? спросил он. На войну? Она вскочила и уселась на него, туго сжав коленями его бедра. Маленькая горячая наездница с изумительно крупной упругой грудью. Их руки сплелись. Она двинула тазом, словно понукая своего скакуна.

Разве я не отважный воин?

Отважнейший, сказал он, когда получил возможность говорить. Женщины востока расстаются со своей девственностью гораздо труднее.

Для меня, сказала Галия, когда они уже лежали рядом и она осторожно yejnr`k` локонами его грудь, для меня самым тяжелым, милорд, было обнажить перед вами свое лицо. Остальное гораздо проще. Я боялась, что вы не сочтете меня желанной. Я ведь не очень-то хороша, я знаю. Я гадкий утенок в семействе прекрасных птиц.

Даже теперь? спросил он.

Ох, сказала она, теперь им будет чему удивляться. Меня предпочли Зиане. Уродство предпочли красоте.

Она хороша, согласился он, безмятежно позевывая. Но мне понравилась девушка, с которой я могу поболтать.

Она очень умна. И докажет вам это, если вы соблаговолите пройти в соседнюю комнату.

Она умеет ездить в седле? Или стрелять из лука?

Ох, милорд, Галия приподнялась на локте, как вы об этом узнали?

Шпионы, коротко пояснил он. Что ты подумала, когда обнаружила в седельной суме стрелы и лук?