Солнечные стрелы

Тарр Джудит

ГЛАВА 28

Корусан сидел в тени колонны, сердито глядя на дверь императорского гарема. Он мог бы легко взять эту преграду, если бы захотел. Ни евнухи, ни вооруженные девки не сумели бы ничего сделать. Дурацкая фантазия. Ему совершенно незачем стремиться туда. Его величество словно одурел после той ночи, когда высокомерная охранница Врат дала ему поворот... от собственных ворот. Корусан мрачно усмехнулся. Он навещает своих наложниц каждый вечер и порой засиживается у них далеко за полночь. Нет, не наложниц, а только одну фаворитку. Вертлявую девицу из рода Винигаров, не самую, впрочем, лучшую из тех, что там есть. Корусан готов отдать под заклад новый меч и пращу, что и сейчас он наверстывает с ней все, чего недобрал у белолицой гордячки. Слуги поговаривают, что варвар не слишком силен в постельных боях. Они могут болтать что угодно, но леди выглядит вполне удовлетворенной. Корусан видел ее однажды. Она восседала на своей кувалдоголовой кобыле, откинув вуаль, она думала, что во дворе никого нет. Ее волосы и вправду j`fsrq золотыми, и глаза отливают цветом расплавленной бронзы.

Однако личико чересчур маленькое, рот шире щек, и кожа в открытых местах покрылась загаром. Корусан не знает, что черный король находит под ее рубашкой и брюками, но вряд ли там таится нечто из ряда вон выходящее. Грудь ее, правда, высока и кругла, а бедра достаточно широки, чтобы выносить крепких и здоровых наследников. Корусан сдвинул брови. Если б он был магом, его свирепый взгляд испепелил бы дверь. Его величество, разговаривая со своим стражником, не делал большого секрета из того, что произошло между ним и женщиной с Островов. Жрецы наложили заклятие на ее лоно, и даже сила потомка Солнцерожденного не смогла его одолеть. Ребенок, зачатый им, погиб, и жрица осталась безутешной. Однако леди из гарема была свободна от каких-то там заклятий. Молодая, крепкая, она происходила из плодовитой семьи. Ее папаша настрогал дюжину сыновей, четверо из них вышли из чрева, породившего фаворитку. У Корусана не было сыновей. Старая песня, дурная болезнь, сквозняк, обжигающий холодом душу. А этот выскочка, этот ублюдок, этот баловень несправедливой к другим судьбы не терпит неудач даже тогда, когда призывает их на свою голову. Сейчас он вновь бросает свое семя в благодатную почву, совершенно не заботясь о том, что смерть уже нависла над ним, что она долго и терпеливо поджидает его у дверей собственного гарема. Впрочем, в жизни случается всякое. Даже стрела, пущенная из арбалета, порой пролетает мимо мишени. Возможно, асанианка окажется бесплодной. Что будет тогда? Можно предположить, что император вернется к своей жрице. Та вновь безжалостно прогонит его. Это сильная женщина. Упрямая, как оленеец, гордая, словно необъезженный сенель. Однако и ее сердце может смягчиться. Она без ума от черного короля. Это понятно. Корусан видел, как она изгоняла его из своей кельи. Узурпатор по сей день ходит как одурманенный. Он может говорить о ней бесконечно. Корусан знает теперь наизусть каждое слово, когда-либо вылетавшее из ее уст. Он никогда не говорит об асанианской наложнице. Корусан встал, чтобы размять колени и спину. Боль в костях резко усилилась. Она все время глодала их потихоньку, чтобы в должное время обрушиться на него со всей яростью и убить. Но сейчас он хозяин над ней. Он быстро прогонит ее прочь парой пируэтов из танца мечей. Прыжок, приседание, поворот, подскок, топоча и кружась, потом быстрые рубящие и колющие удары туда, вдаль, в глубину галереи. И повторим все еще раз. Прыжок, приседание, подскок, кувырок. Он рассмеялся беззвучным оленейским смехом, шагая мимо изумленно глазеющих на него евнухов. Он не ожидал, что сумеет проникнуть в храм с такой легкостью. Два обалдуясеверянина, на этот раз торчавшие у ворот, не обратили на него никакого внимания. Комнатушка жрицы была пуста. Он двинулся дальше, положась на свою интуицию, и не прогадал. Она привела его в комнату, пропахшую резкими запахами чернил, уставленную стеллажами, на которых валялись вороха потемневших от времени свитков. Стол, стоявший в центре ее, освещался парящим в воздухе подобием шара, он сиял ясно и ровно, без блеска. Жрица сидела под этой магической звездочкой, вглядываясь в пергамент, развернутый перед ней и усыпанный таинственными значками. Пальцы ее сжимали перо. Она подняла голову и некоторое время сидела неподвижно, не замечая незваного гостя, поскольку вошедший стоял у нее за спиной. В ее позе не ощущалось никакого уныния. Потом жрица левой рукой начертила в воздухе несколько замысловатых иероглифов, принявших форму красно-золотистого языка пламени. Этот огонек, отделившись от бледной ладони, повис в пустоте. Она внимательно осмотрела образовавшуюся субстанцию, начинавшую понемногу расслаиваться на отдельные нити, и пренебрежительно махнула рукой. Огонек, порхнув из стороны в сторону, опустился на испещренный значками кусок кожи и затих там, словно птица в cmegde. Корусану показалось даже, что он различает клювик и крылья. Дрожь пробежала по спине, заставила его вспомнить, где он находится. Ему часто приходилось видеть, как работают маги, может быть, чаще, чем следовало. Но то, что происходило сейчас, выглядело слишком безобидно и не шло ни в какое сравнение с нервными, суетливыми пассами колдунов Оленея. Жрица улыбнулась и поднесла перо к чернильному камню. Затем принялась писать, делая это быстро и четко, как человек, привыкший к подобным упражнениям. Судя по всему, охранница снимала копию с древнего манускрипта. Он узнал характерные буквы письма Гилени, но смысл ровных размашистых строчек ускользал от него. Он сделал шаг и навис над ее плечом, двигаясь бесшумно, как и положено оленейцу. Она ощутила его присутствие, однако ничуть не встревожилась или ничем не показала этого. Корусан не любил варьянцев, но ему невольно нравилась в них эта черта. Они никогда не пугались, не вскрикивали, не хватались за мечи даже в случае появления реальной опасности. Возможно, корень их безмятежности таился в том, что многие из них знали магию, и это знание давало им ощущение собственной неуязвимости. Корусан быстро обогнул стол и застыл перед ней, разводя в стороны руки, чтобы она видела, что он пришел с миром.

Кто? гневно воскликнула она и осеклась. Ее губы сжались в одну линию. Следующая фраза прозвучала глухо и безразлично: Скажи ему нет. Я не приду к

нему. Даже если ты принес мне официальный императорский вызов. Корусан ничем не выказал своего удивления.

Он вовсе не вызывает тебя. Сейчас он развлекается со своими леди. Он недооценил эту женщину. Отравленная стрела не достигла цели. Она даже не изменилась в лице, но все же встала и вышла из-за стола.

Тогда зачем же ты здесь? Неожиданность. Она была ниже его, хотя казалась высокой. Ее выдержка вызывала невольное уважение. Корусану начинала нравиться эта женщина с Островов. Он неопределенно пожал плечами.

Я подумал, тебе хочется знать, что происходит с ним.

Почему? С какой стати тебя заботят мои проблемы? Он сказал половину правды:

Я не хочу, чтобы одна из тех леди понесла от него. Она ударила его. Больно. В плечо. Он мог бы легко уклониться, если бы захотел, и она знала об этом. Она прикусила губу и опустила кулак.

Когда-нибудь, сказала она, ты сам устыдишься своих слов. Он вновь безразлично пожал плечами.

У каждого из нас есть свои маленькие слабости. Она вернулась на свое место и села. Она совсем не боялась его. Это могло быть отвагой, но могло быть и глупостью. Она взяла перо и покрутила его в пальцах, но глаза ее неотрывно следили за ним.

Ты его тень, сказала она, так все тебя сейчас называют. Скажи, ты следуешь за ним по пятам из любви к нему или потому, что тебе нравится держать в своих руках его жизнь?

Я рядовой охранник и слуга императора, ответил Корусан. Что касается внутренних моих побуждений, то нож убийцы мог поразить цель. В вашей стране что-нибудь знают о людях долга?

Мы знаем, что Асаниан таит в себе много загадок, и оленейцы самая неразрешимая из них. Значит ли это, что ты верен только своему долгу, но абсолютно свободен в других отношениях?

Ты верно все понимаешь, сказал, поклонившись, Корусан.

Он вряд ли согласится с тобой. Перо сломалось в сильных и гибких пальцах. Она с большой осторожностью положила на стол оба обломка, словно боялась причинить им еще больший вред.

Что же тебе надобно от меня?

Понять тебя.

Зачем?

Затем, что мой господин тебя любит. Ее наконец прорвало.

Прекрати! Она стукнула кулаком по столу. Прекрати все это немедленно. _ сыта по горло уже тем, что он постоянно травит меня и, видимо, собирается довести до сумасшествия. Я не обязана терпеть то же самое от его рабов или слуг!

К вам приходил кто-нибудь еще? спросил Корусан быстро.

Нет. Она обхватила голову руками. Это не было жестом отчаяния или усталости. Казалось, жрица пытается взять в тиски некую раздирающую ее силу.

Уходи, глухо сказала она. Он пошел. Она вовсе не собиралась выставить его так скоро. Но он не был варьянцем и остро реагировал на слова. Вэньи опустила руки. Его тень ползла через комнату к двери, затем дверь захлопнулась, и тень исчезла. Она припомнила, как подрагивали его руки, как лихорадочно блестели глаза. Он болен, подумала она. Он очень болен или прикоснулся к пламени, в котором сгорает его хозяин. Она схватила первый предмет, который попался ей под руку, футляр для свитков, тяжелый и скользкий. Собрав все силы, она швырнула его в стену. Осколки штукатурки брызнули во все стороны, разбитый участок стены через какое-то время приобрел форму лица. На этом лице горели янтарно-золотые глаза

львиные глаза, как их везде называли. Прежде она думала, что такие глаза присущи каждому асанианину, и лишь сейчас поняла, что это не так. Глаза асаниан были в большинстве своем желтыми, реже коричневыми и никогда звериными. Шайел не выразил большого неодобрения по поводу того, что его будят в середине ночи, но жрица, выглядывавшая из его постели, крайне смутилась. Такой пассаж считался в Асаниане грехом, хотя ни в каких уложениях и уставах не было сказано, что взрослый мужчина должен ночевать один. Шайел приветливо улыбнулся ночной гостье, пригласил войти, указал на стул и предложил выкушать чашечку ароматной воды. Последнее предложение Вэньи отклонила.

Шайел, попросила она, расскажи мне о львиных глазах. Его собственные глаза выражали удивление. Они были чуть золотистыми, крупными, круглыми, но вполне человеческими.

Это марка древней императорской крови, сказал он.

Всегда ли? спросила Вэньи. Он стащил со спинки стула тунику, накинул ее на себя, налил в чашку воды и неторопливо утолил жажду. И лишь потом приступил к разговору.

Говорят, такие глаза встречались когда-то у рабов, в основном у болезненных и хилых. Что-то такое происходит в крови, и, быть может, влияет на цвет глаз. Я не знаю. Я не врач и не знахарь.

А оленейцы? У них тоже существует такое?

Мало кто знает о них, сказал Шайел, но полагаю, что такое возможно. Они слишком замкнуты в своем клане. Они от меня далеко.

Что ты знаешь о том, кого называют императорской тенью? Она упомянула об Эсториане без волнения в голосе и была горда этим.

А, этот юнец! Он человек долга. Я полагаю, Эсториан знает, что это значит.

Сомневаюсь, сказала Вэньи. Как ты думаешь, мог ли кто-нибудь из древнего имперского рода выжить?

Определенно, ответил Шайел, не замечая, что завязывает узлом все чувства Вэньи. Эсториан последний из них. Его глаза перейдут к сыну, и род продолжится, если на то будет воля небес.

Нет, сказала Вэньи, превозмогая боль. Я не имею в виду Эсториана. Я говорю о других. Разве сестра Хирела не вступила в брак?

Джания, пробормотал Шайел. Она удалилась куда-то на запад, едва ли не к морю. Но эта ветвь, я слышал, полностью вымерла, и многое говорит за то.

Но, сказала Вэньи, если это не так, не мог ли род Джании сплестись с оленейцами? Черные воины не принимают в свой клан чужаков. Однако нет правил без исключения.