Солнечный круг
Шрифт:
– В то время, как я уже говорил, отец мой весь старый район в кулаке держал, – продолжал свой рассказ Малыш. – И Конрад первым делом к нему направился. Уж о чём они там говорили, никому неизвестно, но только Конрада никто не трогал, даже после того, как отца убили, Конрад долгое время проблем не имел. Не то что сейчас. Да и Конрад, кстати, про отца моего никогда ничего плохого не говорил, и мне запрещал. И если спросить его, о моем отце он и сегодня скажет: «Может он и не был добрым человеком, но у него были свои понятия о чести».
– Так и жили мы вдвоём с Конрадом, он меня кормил и одевал, как мог – себе
– Суслик? – переспросил Максим.
– Вообще-то его зовут Симон, он живёт с родителями через две улицы от нашей. Он постарше меня, но такой маленький и пугливый, что, выходя на улицу, тут же замирает, вытягивает шею и оглядывается, нет ли какой опасности. За это и прозвали его сусликом – это зверёк такой маленький, за городом такие водятся.
– Видел таких, – улыбнулся Максим.
– Ну, все его так и зовут. Его, если Симоном окликнуть он и не оборачивается, не привык. Только Конрад его Симоном называет, да и то, когда тот на Симона не отвечает, прикрикнет на него: «Суслик, я к тебе обращаюсь!». Суслик вообще-то учиться не очень хотел, он не любопытный, не любознательный, если его не трогают, то ему и хорошо сидит себе молча. Только у Конрада жить и не учиться нельзя. Тут он спуску не даёт: «нечем заняться, сейчас дело найду, а нет дела – бери книгу и читай».
– Постой, ты же говорил, что Суслик, Симон, то есть, с родителями живёт.
– Есть у него родители, нормальные люди, не злые, работают даже. Отец биндюжником в портовом районе, а мама посуду моет в кабаке для матросов. Только пьют много – дешёвого самогону добудут и гуляют до утра. В такие дни Суслику от них часто доставалось, он всё от них в собачьей будке прятался (собак у нас мало, будки с давних времён пустые стоят), а потом к Конраду прибился. Так и живёт, то дома, то у Конрада.
– И что, хватает вам пособия, которое Конрад получает?
– Этого пособия и одному взрослому на еду не хватит. Мы с Сусликом добываем еду. Просим милостыню, Конрад этим недоволен ужасно, злится, ругает себя, но приходится ему с этим мириться. А бывает, и стащим чего-нибудь, об этом мы Конраду никогда не говорим. Этого он терпеть не будет. И не зачем ему об этом знать. В общем хорошо живём, не на что жаловаться, голодными не сидим.
– Вот я болван, – Максим хлопнул себя по лбу, – ты ведь есть хочешь, а я не накормил, не напоил, а расспрашиваю.
Максим схватил сумку и стал вынимать свёртки и разворачивать их на столе. Через несколько мгновений сумка наполовину опустела, а на столе были разложены галеты, твёрдый сухой сыр, помидоры, пучок свежей пряной зелени, пакет с миндальными орехами, крепкие спелые яблоки, сладкое печенье и даже маленькая баночка с мёдом.
– Мяса
– Мясо, – фыркнул Малыш, подходя к столу, – у нас его тоже не бывает. А крупу с собой возьми пока до места не доберёмся, а там посмотрим, – Малыш рассматривал стол, не решаясь взять что-нибудь первым.
– Бери всё что хочешь, – сказал Макс, протягивая Малышу фляжку с водой, – я не хочу есть.
– Врёшь! – грустно сказал Малыш, – Конрад тоже так говорит.
– Совсем не хочу, я по утрам не ем, Максим встал с ящика и ногой подтолкнул его к малышу.
Малыш недоверчиво оглядел Макса с ног до головы, но упрашивать себя не заставил. Через полчаса изобилие на столе заметно поредело, можно сказать, от него ничего не осталось, а Малыш окунал печенье в банку с мёдом и тянул его в рот, добавляя к помидорным разводам на щеках медовые пятна с крошками.
– Вкусно, но я больше не могу, – запихав в рот последний кусок печенья, малыш пристроил острый подбородок на сложенных на столе руках и разглядывал Максима, присевшего на подоконник. – Спасибо.
– На здоровье, Малыш, жаль не могу накормить тебя по-настоящему.
– А это что тебе понарошку? – удивился мальчик.
– Это походная еда. По-простому.
– Мне нравится.
– Оно и видно, – засмеялся Максим, – вон весь перемазался, – Максим, достал платок и собрался вытереть Малышу лицо, но тот отскочил в сторону, уронив ящик.
– Чего ты, – надул губы Малыш, – я же не маленький, – и стал тереть щеки подолом грязной майки. Результат оказался противоположный желаемому.
– Вот чудо, конечно большой, – Максим порывшись в сумке, выудил оттуда небольшое зеркало и протянул Малышу, – На, держи!
С зеркалом дело пошло лучше и вскоре Малыш если и не был чистым, то выглядел не хуже, чем до завтрака.
Максим сел на тюфячок, прислонился к стенке и со вздохом вытянул ноги, покрутил ступнями в своих странных ботинках. Откинул голову назад, уперев затылок в шершавые тёплые доски, отчего его светлые волосы взъерошились ёжиком. Сложил ладони на животе, почесав большим пальцем, запястье левой руки, прикрыл газа. Малыш секунду поколебавшись, плюхнулся рядом, толкнув Максима в локоть, но затем, будто застеснявшись, чуть отодвинулся, подтянув исцарапанные коленки и обхватив их руками.
– Если ты такой большой, то почему тебя зовут Малыш?
– Ну, это же давно так стали звать, когда я ещё был совсем маленький. Мама никак не назвала. Не успела. А отцу, видать, всё равно было. Так и звали Малыш, потом привыкли, никто уже не удивляется.
– А ты хотел бы, чтобы у тебя было имя? Ну как у всех. – Максим приоткрыл один глаз, покосился на Малыша, но тот не заметил – смотрел куда-то вдаль, словно мог видеть сквозь стены, а скорее, никаких стен вовсе не замечал.
– Я бы хотел, чтобы мне имя придумала мама. Наверно, хорошо, когда у тебя есть мама. Вон Суслику у Конрада хорошо, а он, как только можно, кода родители трезвые, домой бежит, торопится. И совсем другой становится. Я не знаю, как объяснить, он и улыбается чаще, и как бы выше становится. Вообще-то мама у Суслика хорошая, добрая, только уставшая всё время и какая-то грустная. Редко улыбается.