Солнышкин у динозавра
Шрифт:
— Зачем? — в один голос спросили Моряков и Борщик.
— Выручать артельщика!
— Что? — удивился Борщик, у которого Стёпка десять лет назад ухватил десяток сарделек.
— Да ведь он там не один! Там же расправляются с маленьким поварёнком! — крикнул Солнышкин и выложил дикую историю маленького Тома.
— Что ж ты молчал! — крикнул Борщик.
И через несколько минут Солнышкин,
Петькин и Федькин с костылём и гитарой летели к «Хапкинсу» на Землячке, а Борщик в развевающемся халате и колпаке, с миской
Издалека они заметили, как суетящиеся у айсберга учёные и редакторы журналов прикладывают Бобби Хапкинса головой к
айсбергу. И даже отсюда было видно, как у него на макушке растёт огромная шишка.
СОРВАВШИЙСЯ ДОГОВОР
Никто из дотошных корреспондентов, толпившихся на берегу, не мог объяснить, что произошло с уважаемой головой Бобби Хапкинса. Они задавали вопросы друг другу, пытались интервьюировать каждого оказавшегося поблизости. Но всё было бесполезно.
А если бы брали интервью у собак, то добрый корабельный пёс Верный мог бы рассказать, как, высунув от жары язык, он забрался отдохнуть в хорошо продувавшийся ветром старый черепаший панцирь. Он уже закрыл глаза, как вдруг услышал хруст песка и голос Хапкинса-младшего.
— Ага! Вот к нам идут наши миллиончики! — сказал Хапкинс своим Джекам.
Верный насторожился: за долгие морские годы старый пёс насобачился понимать любую человеческую речь лучше, чем собачью. И разговоры о деньгах вызывали у него неприязнь: там, где появлялись деньги, чаще всего вспыхивали драки, ссоры, предательства! Начиналось с «зелёненьких», а кончалось верёвкой на шее или сидением в льдине.
Скоро перед его носом появились ноги Стёпки-артельщика, сзади — ноги Хапкинса, и начались переговоры, от которых у верного флотского пса Верного шерсть стала дыбом.
— Господин президент, это правда, что вы действительно президент Тариоры? — спросил молодой Хапкинс.
— Хе-хе! — ответил на это Стёпка так, что в глаза Верного залетели золотые зайчики. — Кто-то, может быть, и не верит, но вы спросите у местного населения. — И он кивнул головой на пальму, где, почёсывая ногой ногу, учил разговаривать попугаев дядюшка Бобби Хапкинса.
— И никто другой не может претендовать? — Тут Хапкинс показал в сторону «Даёшь! », куда удалился по своим делам вождь племени Перчиков.
— Хе-хе... Претендовать! Я сменил его на законном основании. Спросите у дядюшки.
— Тогда перейдём сразу к делу! — сказал Хапкинс.
И Верному показалось, что он увидел, как приблизились друг к другу две рыжие головы.
— Значит, земля, на которой мы с вами сидим, принадлежит вам?
— Естественно! — пыхнул Степка.
— И всё, что вокруг? — Хапкинс показал на пароход, на кита, на кафе, где старался Борщик.
Степка замялся, но с некоторой неопределённостью подтвердил:
— Возможно...
— Так, может быть, продадите весь этот Диснейленд? — Хапкинс постучал по панцирю пачкой «зелёненьких» так, что шерсть на Верном взъерошилась и чуть не проткнула крышку панциря: ведь именно за такие «зелёненькие» его когда-то и продали!
Артельщик призадумался, глубоко вдохнул долетавшие со стороны кухни запахи зелёного лука и, что-то переборов в себе, сказал:
— Нет, продать не могу!
Верный одобрительно завилял хвостом.
А Хапкинс крикнул своим Джекам:
— Что-то вокруг нас очень скучно! Ну-ка дайте весёлой музыки да налейте чего-нибудь повеселей!
Над Верным что-то забулькало, закрякало, звякнули стаканы, а вокруг пошёл такой брр-дрр, что всё заиграло колесом, будто у земли закружилась голова, и Хапкинс спросил:
— Ну а в аренду вы могли бы сдать всё это?
— Ну в аренду — другое дело! — уже уверенней сказал Стёпка.
— На сколько лет? — так жадно спросил Хапкинс, что теперь от его зубов всё полыхнуло вокруг.
— Ну, на год...
— Ну что год? На сто, на сто лет! — крикнул Хапкинс и стукнул ребром ладони по доске — будто рубил капусту. Верный дёрнулся, «стол» подпрыгнул.
— Ну ладно, на пять, — согласился Стёпка.
— Хорошо, на девяносто! — пошёл на уступки Хапкинс. — Вы же всё равно остаётесь президентом!
— На десять... — сказал Стёпка.
— Ну, договорились. На пятьдесят лет! На пятьдесят. Давайте договор.
На доске зашелестела бумага, заскрипело перо. Хапкинс кого-то подозвал — запахло Петькиным — и сказал:
— Держите сто долларов и будьте свидетелем, что всё это сдается в аренду. Так... Вашу подпись, господин президент.
Стёпка закряхтел и, видимо, ковырнул ручкой по бумаге, но тут же и он, и Хапкинс отлетели в сторону.
Из панциря высунулась лохматая собачья голова, клацнув зубами, схватила договор и вывалившийся из кармана артельщика целлофановый пакет. Панцирь вскочил начеты- ре крепкие лапы и бросился в лесную чащу.
— Беги! — вдруг с непонятной самому себе радостью непонятно кому крикнул Стёпка.
— Хватайте! — крикнул Хапкинс, показывая на Стёпку четырём Джекам. — На судно — и к поварёнку!
Он собирался сказать ещё что-то. Но в этот момент с пальмы, на которой качался всё наблюдавший дядя, сорвался громадный орех и треснул племянника по голове так, что с её левой стороны вскочила огромная шишка.
Джеки потянули артельщика в шлюпку.
Учёные и корреспонденты под наблюдением Челкашкина потащили Хапкинса в воду и стали прикладывать головой к тающей льдине.
А Петькин бросился к Солнышкину — и они кинулись на выручку Стёпке, которому наверняка грозила расправа.