Солнышкин у динозавра
Шрифт:
— Держись, сейчас! — сказал Солнышкин и, развернув Землячка, помчался к другому борту.
Бывалому киту не нужно было отдавать команды и приказы. Он отодвинул носом Сынка и приложился к борту боком: р-раз! Все на судне подпрыгнули. Он приложился — два! И все четыре Джека, Петькинсон и художник взлетели вверх. А Стёпка сквозь лопнувший обруч иллюминатора ринулся в загудевшую воду.
Через минуту Солнышкин втаскивал Стёпку на спину Землячка, а артельщик виновато вскрикивал:
— А всё я, всё я! Нет на меня хорошей палки!
—
— Тогда бей! Бей! — всхлипнул Стёпка. — Я ведь всех продал, я подписал такую дрянную бумагу! А всё из-за этой эйфории, из-за этого бырродррычания!
— Из-за чего?
— Из-за брр-дрр! Из-за этой музыки кругом пошла голова. — И Стёпка изобразил пальцем настоящий водоворот.
— Ну я им сегодня устрою, я им устрою! — решительно воскликнул Федькин, которого давно не видели в таком воинственном настроении. Он и без этого собирался сегодня спеть для всех на карнавале и не за «зелёненькие», а так, от всего сердца! Но ему тоже портило нервы это настырное дырроб- ррычание! И он взял гитару наперевес, словно готовился к атаке.
Землячок развернулся вокруг «Хапкинса», проскочил мимо «Даёшь!», с которого Пионерчиков энергично показывал три поднятых вверх пальца, но ему махали: «Некогда! Сообразим потом!» — и радостный кит пошёл к берегу с целой командой на борту.
За ним летел молодой Сынок, на котором, как победитель, распахнув халат, стоял Борщик, а за ними следом, вспарывая воду, неслась лодка с четырьмя Джеками, которые таращились от злости и, странно жестикулируя, бубнили: «Сбежал!»
Солнышкин был доволен. К нему прижимался маленький поварёнок Том. А неожиданно вытянувшийся и похудевший от броска сквозь иллюминатор Стёпка хватался за голову и причитал:
— Я делал гадость, я делал такую глупость! И ни одна собака не остановила, ни одна собака не помогла!
Но вдруг он замолчал, присмотрелся к берегу и, сияя от счастья, приоткрыл рот.
Рядом с Матрёшкиной на берегу сидела собака, а точнее, сидел Верный и держал в зубах знакомую бумагу. И сияющий артельщик стал тут же яростно рвать её на клочки. Но и это было не всё. Через несколько минут участники спасательной экспедиции попросту остолбенели: на глазах у всех Стёпка целовал пса. А пёс, который избавил от рабства целую команду, всю палубу, весь остров, вовсе не чувствовал себя героем. Он махнул хвостом, подёргал лапой и тут же куда-то побежал.
— Товарищу некогда, — усмехнулся Федькин. — Видно, ждут не менее важные дела.
— Какие на этом острове могут быть важные дела, — хмыкнула презрительно Сладкоежкина, пересчитывая пухленькую выручку.
На что Стёпка возразил:
— Хе-хе! Ещё какие важные, — и вдруг понюхал торчавшие из кармана Борщика луковинки.
А Солнышкин смотрел на артельщика и думал:
«Нет, что-то вокруг меняется. И надо же просидеть десять лет в льдине, чтобы почувствовать, что запах родного зелёного лучка бывает куда дороже шелеста любых «зелёненьких».
НОЧЬ ПОВАЛЬНОГО ОБУРРЕНИЯ
А в том, что даже на самом маленьком острове могло произойти множество самых неожиданных и удивительных вещей, скоро присутствующих убедили события быстро наступающего тропического вечера.
Уже по тому, как весело чувствовал себя вырвавшийся на волю Стёпка и как бесновались в боте четыре разъярённых Джека, очухавшийся на берегу Хапкинс-младший понял, что и это его предприятие сорвалось.
Но Бобби не привык сдаваться попросту, и крепкая хватка не раз спасала его денежки.
Поэтому, принимаясь за последний вариант своего плана, он отдал команду горланящим вовсю музыкёрам: «Бррычать, чтобы все одурели!» — и занял столик в кафе «Под динозавром» у самого входа, под головой ящера, чтобы в любой момент усадить к себе любого нужного человека.
Увидев Морякова, щедро раздающего доставленные с «Даёшь!» тельняшки, он объяснил ему свой музыкальный приказ: «Это я для большего веселья!» — И сам просунул шишкастую голову и руки в протянутую ему тельняшку.
— Отлично, — сказал восторженный Моряков. — Прекрасно!
Правда, сидевший за лапой динозавра Верный совсем не разделял этого мнения. Он уже видел, что бывает от излишних восторгов и одурения, и представлял, что будет, если неожиданно одуреет весь остров!
Поэтому он и пробирался к устроенной под хвостом динозавра, в конце зала, эстраде, где нагромоздили свои грохочущие звукоусилители, барабаны и тарелки парни из «ДРР» и «БРР».
Уже над пальмами загорелись звёзды, и матросы с «Хапкинса» запустили затрещавшие в воздухе ракеты карнавального фейерверка, когда к Хапкинсу приблизился тоже одетый в тельняшку Джон для особых поручений и показал глазами в сторону Солнышкина: вот с кем надо иметь дело!
Мимо пробежал к кастрюлям Борщик, за ним какой-то зелёный шустрый динозаврик, протопала целая команда пингвинов с полотенцами на крылышках.
На них Хапкинс почти не обратил внимания. Он хотел одёрнуть Федькина, занявшего без разрешения место напротив и опустившего на колени гитару.
Но тут вошёл Солнышкин, и Хапкинс, раскланиваясь, подвинул стул:
— Садитесь, мистер Солнышкин!
Солнышкин удивлённо присел, а Хапкинс придвинул к нему тарелку, полную только что отваренных креветок:
— Угощайтесь, господин капитан!
Солнышкин удивился ещё больше. Но тут
появился Стёпка, и Бобби Хапкинс, как ни в чём не бывало сверкнув жадноватым глазом; подвинул табуреточку и ему:
— Садитесь, господин президент!
— Кто, я — президент? — хитровато спросил Стёпка.
— Нуда! — радостно вскрикнул Хапкинс.
— Не знаю, не знаю... Вы, хе-хе, что-то путаете... — изобразил недоумение Стёпка.
— Как же! Мы же с вами, хе-хе, только недавно заключили кое-какой договор...