Соло для рыбы
Шрифт:
– Кто-то смог. – Мне хотелось, очень сильно, превратить всё в шутку.
– Что?
– Остановить нас.
– Мне показалось иначе.
– Нет, Олаф, пожалуйста. Пойдём…. Пойдёмте.
Мы поднимались, казалось, целую вечность по последнему лестничному пролёту под повторяющиеся раскаты грома, сопровождаемые дробью внезапно хлынувшего дождя. И в этом грохоте, в этом избиении жестяных оцинкованных крыш и карнизов слышался сатанинский хохот.
Сеймон встретил нас мерным похрапыванием в такт дождю. Но он мгновенно проснулся, стоило нам осторожно коснуться стеклянными донцами поверхности журнального столика.
– Я тут наскрёб кое-что. Уверен, будет шедевр, если наша Мария ещё немного постарается. В том числе и потерпеть нас.
– Да куда я от вас денусь? – сама не знаю, как это вырвалось.
– Классная идея. Признаться я подумывал.
– О чём, простите?
– Деться-то уже и правда некуда. Так сложилось исторически: мы приехали сюда найти вас, и нашли, и глупо было бы прекращать и разрывать наш так удачно спевшийся интернациональный творческий союз. Много слов, да?
– Да.
– Ладно. Но ведь понятно всё.
– Не совсем – мне действительно было не всё ясно. Я чувствовала, что этот тип пока мы пытались с Олафом наладить некую форму контакта, что-то придумал и теперь клонил в сторону своей выдумки. Причём у меня создавалось неприятное чувство, что датчанин убеждён в непогрешимости своих намерений.
– Ну, если мы не закончим Распутина за оставшиеся два дня, мы можем продолжить совместную работу….
– По переписке?
– Нет. Это совсем не то. Мой опыт показывает, что такой союз разваливается, даже не начавшись. Почта, особенно электронная, враг любого творческого начала.
– А как же эпистолярный жанр?
– Вы можете назвать это творчеством? Для меня это духовно интеллектуальный эксгибиционизм. Вы читали письма великих? Всё равно, что заглядываешь в их спальню и туалетную комнату, а они это знают. То есть снял штаны, но искренности не получилось. Простите за откровение.
– Не обращайте внимания, Мария, для Сеймона интернет – больное место. Он так и не научился пользоваться электронной почтой в нужном объёме. Максимум на что он способен, это прочесть ваше послание и отослать небольшой ответ вместе с вашим предыдущим письмом. То есть нажать на «отправить».
– Сам хорош. Он – мерзкий геймер! Он играет в эти квесты, или что там ещё, как тинэйджер. Его самая большая цель…, Сказать?
Я кивнула, потому что говорить уже не могла.
– Получить level!
– Это ужасно! – наконец я справилась с собой. – Олаф, это правда?
– А чего мне ещё хотеть рядом с этим типом?
– Мне нравятся ваши отношения, ребята.
– Правда? Так вступайте в наш союз.
– Только, зачем я-то вам? По-моему, у вас всё хорошо.
Они переглянулись. Потом Олаф взглянул на меня с многозначительностью. Не сводя этого взгляда, откупорил бутылку и опрокинул её в бокалы.
– За объективную реальность. На троих.
И мы продолжили попытку реанимировать сценарий, но, похоже, мы его теряли.
– Пусть это будет реальный, самый настоящий, сумасшедший монах, который, действительно выжил, раскаялся. И что? Ну, Олаф, Мария, не спите!
– Как же он упустил-то Россию?
– Почему же упустил? В войне выиграли, Сталина пережили, в застое выстояли. Что там ещё? Всё молитвами.
– Получается какой-то религиозно патриотический памфлет. К тому же эдакий чудотворец потом навещает серую обывательницу с целью чего? Совместного возрождения великой Родины. Скучно.
– Согласен.
Мы чувствовали, что вот– вот поймаем, найдём нечто, что прекратит наши поиски и превратит обычный сценарий второсортного историко-фэнтазийного кино в философско-зрелищный шедевр. Мы написали несколько диалогов, сцен. Как будто реставрировали старинную фреску, покрытую многовековым слоем запёкшейся пыли, подчищая осторожно фрагменты. Мы догадывались, что должны увидеть, но только догадывались. Чем дальше мы пытались продвинуться, тем больше я понимала, что моя поездка в Будогощь неизбежна. Только нужно было это как-то объяснить моим коллегам. Да и на работе, очевидно, придётся взять отпуск.
К утру, когда всё уже было допито, доедено. Когда каждый из нас успел по очереди вздремнуть и проснуться от внезапного крика коллег, нашедших очередную удачную реплику, когда было уже непонятно, отчего так гудит в голове: от выпитого или выдуманного, на пороге появился Димон.
– Ты, это… не одна?
– Это мой сосед Димон. Он не говорит по-английски. Правда, по-русски, тоже не очень.
– Ты им чего сказала?
– Тебя представила. А они – Олаф и Сеймон – мои коллеги по работе. И сейчас мы в принципе заняты, если ты не против.
– Это…, а там…. Осталось?
– Нет, Димон. Даже осадка нет.
– Может сходить?
– Чего он хочет, этот парень?
– Предлагает сходить за добавкой.
– У него светлая голова. Может и мне с ним? Проветриться?
– Сеймон, вы не сможете разговаривать. Он не…
– А зачем? Мы же за добавкой, а не поговорить.
И Сеймон подошёл к моему соседу, протянул ему руку:
– Сеймон. Сем.
– Димон.
–ОК, Дэймон!
– ОК, Сем!
Мне показалось, что языкового барьера, как и любого другого там не будет. Это необъяснимый факт, но всё же, факт. Два мужика собрались в магазин. У них есть общая цель, близкая их желудкам. Стало быть, они справятся. А дождь незаметно кончился.
Когда дверь сообщила, что мы с Олафом остались вдвоём в пустой квартире, мне в первый момент хотелось броситься за Сейманом с Димоном, но я словно вросла в это своё уютноё кресло. Гадкое тело не подчинялось, даже язык высох и отказывался принимать участие в моей жизни. Олаф сидел напротив и смотрел, и молчал. «Чёрт, ну скажи хоть что-нибудь!» Мы молчали. Но его бесстыжие глаза, похожие на тёмные омуты, поросшие камышом ресниц, просто орали во весь свой европейский разрез о том, о чём мы оба пытались не думать. Или только я пыталась.