Соло для рыбы
Шрифт:
Тёплая берестяная рукоятка легла в ладонь аккуратно, но немного тревожно, словно я пожимала палец ожившего тираннозавра, доброжелательного и спокойного исключительно по воле находящегося рядом хозяина. Я отдёрнула руку.
– Сильная вещь.
– Да уж. И послушная. – ответил Распутин с гордостью. Он очень быстро отделил овощи от кожуры, нарубил их в мелкие кусочки, и началось таинство. Даже, если бы я действительно не желала ничему научиться, я не могла бы оторваться от этого зрелища. Верховный друид варил эликсир силы, ну или тёмный колдун приворотное зелье. Старик помешивал ложкой, что–то шептал в кастрюлю, а оттуда ему отвечали довольным шкворчанием. Время от времени он добавлял новые ингредиенты, нюхал, вкусно причмокивал и снова бормотал. Иногда замирал, уставив указательный палец левой руки в потолок – информацию считывал из космоса о готовности варева, судя по всему, получал её и продолжал ритуал. Он наготовил множество еды, словно мы ждали гостей. Понятия не имею, сколько прошло времени, но, когда на стол, вымощенный, блюдами, салатниками, соусниками, креманками, мы поставили свечи, нас окружила ночь. Мягкая и пушистая, с повадками дымчато-голубой персидской кошки, которая помахивала хвостом возле собственной морды, периодически прикрывая им горящий пристальным вниманием глаз и опасно помурлыкивала откуда–то издалека раскатами грома.
Еда была… можно сказать, восхитительна, можно подобрать ещё кучу синонимов, придумать метафоры и как–то поэтически описать даваемое ею наслаждение. Корче говоря, это был первый случай в моей жизни, когда молчание за столом не могло быть неловким, оно было физиологически оправданным. Почувствовав, наконец невозможность не то что наполняться, но даже производить жевательно-глотательные движения, я неимоверным волевым усилием разжала натруженные челюсти, чтобы задать истомивший вопрос.
– Ты там, над кастрюлей, какие заклинания нашёптывал?
Ну и ржал же этот старый мерин. Или не мерин? Мерин не мерин, никем неизмерян.
– Девочка моя, я действия свои, процесс, если угодно, комментировал, ну и молился, конечно.
– То есть овощам перекличку делал?
– Заметила? Точно. Любую вещь по имени назови, она и откликнется, вступит во взаимодействие и возможно даже выполнит твою волю, если захочет.
– Ага, если захочет.
– Лучше, если захочет.
– Ну про имена вещей это ещё Урсула Ле-гуин насочиняла, а вот про взаимные с ними желания…
– Что ж удивительного? Насилие искажает, как сейчас модно говорить, всю информацию. Ты получаешь не совсем то что требуешь, а переломанный, лишённый собственной воли, а стало быть, и энергии суррогат. Так со всем: от приготовления еды до огранки алмаза. От приручения собаки, до воспитания ученика. Требуются договоры.
– Так ты уговаривал свёклу?
– Типа того. И она вполне гордится своим участием в таком борще.
– Не сомневаюсь.
– Только вслушайся: свёкла в борще – джазовый аккорд, а не словосочетание.
Я повторила за ним, сохраняя акценты.
– Точно! Если ещё добавить: морковь и капуста. Это же саксофон и тарелки – целая композиция получается.
Мы пропели весь рецепт борща в блюзовом квадрате и приступили к аранжировке других блюд.
Наконец, доверчиво отдавшись мягкому лону кресла, держа в руке бокал восхитительного французского сухого кагора, я ощутила всю силу усыпляющего счастья. И прежде всего от того, что рядом был он – отец Григорий. Отец…
Меня разбудил джаз банд. Гроза, подобравшаяся в середине ночи к нашему двору, устроила под моими окнами грандиозный сейшн. И я не могла не включиться. Танцы с дождём в объятиях струй – это то чего я желала. В ритме грозовых разрядов и вспышек, электризуясь до эротического экстаза, я посреди двора – колодца не ощущала города, вокруг был океан. Промокшее платье ласково льнуло к ставшему по–детски гибкому телу, и душа в кои–то веки не рвалась наружу. Плоть и дух, объединились в нечто неистовое, живое, как разгулявшаяся стихия. Восторг, сходный с тем, что обрушился на меня в храме вместе с последним глотком, преобразовался в мысль: вот оно – причастие! Ещё одно! Смотри, мать природа, взирай отец небесный – я здесь, между вами. Я ваше дитя! Мой невольный выкрик стал последним аккордом. Дождь кончился. Гроза уходила на запад, унося с собой частичку меня. Эй, слышишь, подари её там кому-нибудь: принцу или бродяге, любому, кто вздумает танцевать в ритме этого дождя.
В дверном проёме парадной, как–то уж очень нереально освещённом неоновой лампой, огромный силуэт Распутина вновь напомнил мистическую тень отца. И эта тень улыбалась без сарказма и насмешки – постоянных спутников её обладателя, пугающе доброй была улыбка и печальной. Совсем чуть–чуть. Так что я сразу всё поняла.
– Нет! Не сегодня! Не сейчас! Пожалуйста.
– А когда же?
– Завтра. Хотя бы завтра. У нас, у меня очень интересная экскурсия по городу. Хочешь? А потом, утром, послезавтра, я провожу тебя. Тебе ведь… куда?
– В Будогощь.
– Ну, да. В светлую Будогощь. Послезавтра. Или завтра.
– Завтра никогда не наступает. Это иллюзия, рождающая соблазн подчиниться мечтам или планам – у кого что. Ты давно поняла это. Всё происходит сегодня. А такие вещи прямо сейчас.
– Я не готова.
– Никто никогда не готов. Можно только осознать неизбежность как необходимость и смириться.
– Хорошо. Хорошо. То есть отвратительно. Но, я попробую.
Последние капли дождя упали под ноги.
– Почему, скажи, всё время нужно терять?
– Не всё. Некоторое.
– Что?!
– Некоторое время нужно терять, чтобы потом находить. Взамен утраченному времени новое пространство.
– Ну да – разбрасывать и собирать.
Я немного успокоилась, увидев, как привычная усмешка изогнула фигурной скобкой его губы и выразительно приподняла одну бровь – мне очень захотелось научиться делать так же.
– Сходи, переоденься – в мокром простудишься.
– Ну почихаю немножко.
– Не стоит. У тебя же интересная экскурсия. Нужно хорошо выглядеть, не с распухшим же носом заморским принцам свои достопримечательности показывать.
– Ой! Ты о чём? Кого когда волновала моя внешность?!
– Тебя. Веришь мне?
– Да ну?
– Ты знаешь, в глубине души, что очень привлекательна. Пора смириться и с этим.
– Зачем ты мне это говоришь?
– Чтобы ты знала, что это заметно. И что я это хорошо вижу.
Надо же, я и впрямь почувствовала себя красавицей и попыталась взглянуть на Распутина, кокетливо повторяя его излюбленный финт бровями.
– Я похожа на тебя?
– Да. Только в три раза моложе.
– В два.
– Никому не говори.
– Ну почему же. Этим можно гордиться.
Он смеялся. Он обнимал меня, прижимая к своей груди так почему-то привычно, так знакомо. Господи, как было хорошо, спокойно, уютно. Сейчас. Я – истерзанная штормами, избитая ураганами галера, наконец-то нашедшая подходящую бухту, где ветер нежно дует на раны, а волны ласково убаюкивают. Можно, я останусь здесь навсегда. Нет, не галера. Я гораздо древнее, я рыба, заблудившаяся в океане, и вот меня нашёл сородич.