Солоневич
Шрифт:
К появлению в Финляндии «группы Солоневича» Добровольский отнёсся настороженно. Его подозрения возросли после встречи с подполковником Мальмбергом из 2-го отдела финского Генштаба, который назвал легенду братьев очень сомнительной. По этой причине Добровольский воздерживался от знакомства с братьями, регулярно осведомляясь через сотрудников обо всех аспектах их жизни. Солоневичи заметили подчёркнутое дистанцирование начальника РОВСа, но истолковали его как чрезмерную осторожность. В принципе Добровольского они оправдывали: мало ли кто бежит из Советского Союза. Пусть присматривается…
Тем временем братья занимались своими делами. Иван работал над книгой, «нашей книгой», как он говорил Борису и Юре, или пропадал в Русской библиотеке, жадно поглощая эмигрантские газеты и журналы за послереволюционные годы. Борис активно общался с
Ждать представителя РОВСа, однако, пришлось недолго. Вскоре на Бориса вышел некий Владимир Бастамов. Чтобы продемонстрировать свою «полезность», он первым делом помог братьям наладить переписку с парижским центром РОВСа. Солоневичи навели справки о Бастамове и узнали, что в прошлом он имел отношение к кутеповской организации боевиков, а после её разгона финскими властями занялся проверкой беженцев из СССР, — во-первых, с точки зрения пригодности по линии РОВСа, во-вторых, на предмет тайных связей с НКВД. В стремлении Бастамова «разоблачать чекистов» было нечто болезненное, даже параноидальное. В своё время он попал «на крючок» первого чекистского «Треста» и потому с подозрением относился ко всем, кто прибывал «из-за чертополоха». Бастамов считал, что НКВД попытается повторить успешный опыт с «Трестом», и мечтал взять реванш за прошлое, — «постыдное», с его точки зрения, — поражение в поединке с ВЧК.
Бастамов ходил за Солоневичами буквально по пятам. Демонстрируя внешнюю лояльность к братьям, он проверял каждое их слово, каждый контакт, каждый тезис из подготовленных ими для штаб-квартиры РОВСа материалов.
В Париж руководителю «внутренней линии» [72] РОВСа генералу Н. В. Скоблину Бастамов, в частности, сообщал: «Борис ищет возможности сблизиться с активными элементами эмиграции, главным образом представителями РОВСа. Ввиду неблагоприятных отзывов местных властей, в частности, военных авторитетов, а главное, — восстанавливая в памяти несчастье с А. П. Кутеповым, — мы решили изучить их досконально, не допуская к нашим официальным представителям. Поэтому мы выдали себя за лиц, связанных с Центром.
72
«Внутренняя линия» занималась ведением «активной работы»: от засылки своих людей в Советский Союз с различными заданиями (сбор информации, создание «опорных пунктов» и т. п.) до подготовки и осуществления террористических актов. В задачи «внутренней линии» входило поддержание связей с полицейско-разведывательными службами «стран пребывания», а также ведение «контрразведывательной работы» в рядах белой эмиграции.
От Бориса была получена информация, прилагаемая под номерами 1–4. В связи с тем, что она не представляет особой важности, мы поставили перед ним вопрос о явках в СССР, разъяснив, что они будут использованы Центром».
Бастамов не нашёл ничего «принципиально важного» в информационно-аналитических материалах Бориса, но генерал Миллер отозвался о них с похвалой. Даже названия материалов звучали солидно — «О советском шпионаже за границей», «О стрелковой подготовке в СССР», «О политических настроениях комсостава РККА», «Концентрационные лагеря ОГПУ и использование их как плацдарма для восстания». По мнению генерала, сведения, сообщённые в справках, опровергали слухи о «провокационном появлении Солоневичей» [73] . Генерал считал, что братьев необходимо поскорее привлечь к делам РОВСа. Без свежих людей «оттуда» сложно активизировать террористическую работу. Без привычной волокиты в центре подготовили письмо Бастамову для показа Солоневичам, а генерал Скоблин получил приказ подключить Бориса к работе.
73
Для страховки генерал Миллер проверил «подлинность» Бориса Солоневича через шефа скаутов О. И. Пантюхова, жившего в то время в США, и журналиста Репнинского. Ответы от них пришли положительные. В частности, Репнинский написал, что познакомился с Борисом ещё до Первой мировой войны. Последний раз видел его в Константинополе в середине сентября 1920 года, после чего Борис выехал в Крым, чтобы вывезти семью брата в связи с предстоящей эвакуацией белой армии. По мнению Репнинского, Борис — прекрасный скаутмейстер, большой патриот. По натуре прямолинеен, с энтузиазмом относится к любому делу, сторонник сильной власти, умеет подчиняться и командовать.
В своих отчётах в Париж Бастамов сетовал на «изворотливость и хитрость» Бориса, который, как казалось «опекуну», вёл собственную, не слишком понятную по своим конечным целям игру. Передавая материалы для РОВСа, Борис упорно настаивал на письменном подтверждении парижского центра о том, что Бастамов — действительно официальный представитель, а подготовленные документы поступают по назначению — в штаб-квартиру РОВСа. Чтобы успокоить Бориса, Бастамов просил Скоблина подготовить такое письмо от имени генерала Миллера, отметив: «Будьте спокойны, несмотря на пронырливость и вёрткость Бориса, на руки ему ничего не дадим».
Инструкции Скоблина не заставили себя ждать:
«Войдите в тесную связь с Солоневичем и постарайтесь получить от него всё то, что он должен передать нам: информацию совнастроений, о Красной армии, о политическом положении в СССР, а главное — передать нам свои явки, особенно в кругах Красной армии, со своими паролями. Прошу Вас держать связь всё время со мной, по моему старому адресу, так как этот адрес проверен.
Можно ли выдержки из прежних документов поместить в нашем „Галлиполийском вестнике“, особенно о стрелковой подготовке в СССР и политических настроениях комсостава РККА?
При сем прилагаю письмо Е. К. М[иллера], которое Вы должны показать Солоневичу, попросить его расписаться на нём в том, что с содержанием он ознакомился. Письмо следует вернуть для передачи Е. К. М.
Прошу Вас отнестись с исключительной осторожностью к возлагаемому на Вас поручению, дабы НИКТО не знал о нашей связи с Вами. Я твёрдо уверен, что Вы полностью оправдаете мою рекомендацию о Вас в глазах Е. К. М.».
Письмо Миллера на имя Бастамова (а не Бориса!) было составлено в предельно «нейтральном стиле» и разочаровало Бориса (а Ивана ещё больше) как формой, так и содержанием:
«Многоуважаемый Владимир Владимирович!
Не откажите уведомить г-на Б. Солоневича, что я его письмо получил. Проект его ныне рассматривается.
О дальнейшем Вас уведомлю.
Предложите Борису Лукьяновичу держать связь с Вами впредь по всем вопросам.
Уважающий Вас Е. К. Миллер.
Париж, 29, рю де Колизе, 23 ноября 1934 г.».
Материалы, полученные от Бориса, генерал Миллер распределил «поштучно»: французам по военной линии и Зайцеву из внутренней контрразведки РОВСа. Справку «О политических настроениях комсостава РККА» Миллер оставил у себя, чтобы выбрать из неё основные тезисы и переправить маршалу Петену и генералу Нисселю. С маршалом у Миллера сложились особенно хорошие отношения. Лично они встречались редко, но дружественными письмами обменивались регулярно. Миллер считал, что послать эту информацию необходимо: французы должны знать, что РОВС ведёт успешную работу в СССР, имеет там солидные позиции и получает серьёзные документы. Авторство материалов французам раскрыто не будет с учётом планов по дальнейшему использованию Солоневичей.
Аналитический материал Бориса о «настроениях комсостава» вдохновил Миллера на подготовку «Обращения к Красной армии». В нём генерал сделал акцент на том, что белые не рассматривают красных офицеров как врагов, а наоборот, рассчитывают на них как будущих союзников в борьбе с большевиками: «В Красной армии не должны думать, что „белые“ намерены её уничтожить».
В конце 1934 года Бастамов направил с курьером в Париж новые материалы, подготовленные Борисом. Среди них — перечень лиц, которые могли подтвердить точность сообщаемых им о себе сведений и о его верности Белому делу. В примечании к этому перечню Борис подчеркнул: «Пишу Вам обо всём подробно и откровенно, ибо считаю себя участником гражданской войны, морально подчинённым РОВСу. Я собираюсь принять деятельное участие в общественно-политической работе эмиграции».