Солоневич
Шрифт:
Борис с его советским опытом лавирования и выживания оказался Бастамову не по зубам, хотя тот в своих письмах в Париж давал понять, что «если Солоневич будет и дальше увёртываться, то будет просто зажат с помощью местных авторитетов». Отношения Бастамова с Борисом осложнились ещё больше, когда последний узнал, что подлинным представителем РОВСа в Финляндии был генерал Владимир Алексеевич Альфтан, который по официальной должности являлся уполномоченным по делам русских инвалидов в стране. Альфтан пригласил к себе Бориса и без долгих преамбул спросил: переписывается ли он со штаб-квартирой РОВСа в Париже? Борис ответил утвердительно, назвав в качестве посредника Бастамова. Альфтан в тот же день разыскал Бастамова и попытался выяснить правду. Следуя инструкциям Скоблина, Бастамов категорически отрицал, что является таким посредником.
Скоблин сообщил об инциденте
Информируя генерала Скоблина обо всех подозрительных на «советское проникновение» фактах в Финляндии, Бастамов и в самом кошмарном сне не мог себе представить, что его начальник по «внутренней линии» является агентом ИНО НКВД с 1930 года. Свои донесения Скоблин подписывал псевдонимом «Фермер». После череды измен в советских учреждениях во Франции в целях безопасности он получил другой псевдоним — «№ 13».
По распоряжению генерала Миллера Скоблин в 1933 году вёл в Гельсингфорсе «секретную работу РОВСа на Россию» и хорошо знал «финский театр действий». Однако постоянные неудачи с заброской боевиков вызвали подозрения финских коллег, и они отказались вести дела со Скоблиным, конфиденциально сообщив Миллеру, что считают его эмиссара агентом НКВД. Миллер с возмущением отверг «эти наветы», истолковал их как попытку очернить и оклеветать боевого генерала. О подозрениях в отношении Скоблина 2-й отдел Генштаба Финляндии сообщил РОВСу через Добровольского. Как и Миллер, Добровольский им не поверил [75] .
75
В частности, в январе 1934 года Добровольский принимал Скоблина у себя в Выборге. Генерал прибыл туда вместе с женой, певицей Плевицкой, совершавшей гастроли по Финляндии. Плевицкая дала концерт в пользу русских военных инвалидов мировой войны, и Добровольский от имени поклонников её таланта вручил ей роскошный букет красных роз.
По распоряжению Миллера Скоблин был назначен начальником «внутренней линии», что, кстати, и было главной разведывательной задачей, поставленной Лубянкой перед «№ 13». В 1931–1935 годах по его сообщениям на территории СССР были арестовано не менее двадцати диверсантов РОВСа, были взяты под контроль десятки явочных квартир. Имена и фотографии боевиков РОВСа еще на стадии их подготовки передавались Скоблиным в ИНО НКВД.
Именно от генерала Скоблина на Лубянку поступала наиболее полная информация о Солоневичах. Конкретное задание по ним он получил из резидентуры НКВД в Париже: «Самым плотным образом взяться за их изучение, контролировать их попытки проникнуть в РОВС, обратить особое внимание на их знакомства, причины, по которым они сходятся с эмигрантами. Всячески препятствовать их переезду в Париж». Ивану Солоневичу ещё предстояло исписать горы бумаги, чтобы завершить работу над «Россией в концлагере», но о «направленности и содержании» этой работы уже знали в Москве.
Сведения о враждебных планах Солоневичей были восприняты в Москве с полной серьёзностью. Успешное вхождение Солоневичей в политически активную эмигрантскую среду означало бы заметное усиление её практических возможностей. Солоневичи досконально знали советские реалии и могли оказывать помощь РОВСу не только в подготовке боевиков, но и — при определённых условиях — в «возглавлении» террористической работы. Отсюда неизбежно возникла главная задача: предпринять действенные меры к компрометации братьев, вбить клин между ними и политической верхушкой Русского Зарубежья.
В операции по компрометации Солоневичей особое рвение проявлял заместитель начальника ИНО Борис Берман. Он был хорошо осведомлён об обстоятельствах их побега и понимал, что необходимо «обезвредить» братьев до того, как они начнут публиковать свои «мемуары» «об империи ГУЛАГ». Брат Матвей, всесильный властитель этой империи, настойчиво требовал — по официальным каналам и неофициально — «поставить точку» на потенциально опасной для «авторитета СССР» деятельности Солоневичей.
К операции подключили Управление НКВД по Ленинградской области, которое, среди прочих задач, вело разведывательную работу в Финляндии. Один из сотрудников Управления совершал ежемесячные поездки в Гельсингфорс для проведения встреч с агентурой. Агентурный народ был разномастный: кто работал «за идею», кто за деньги, а кто и двурушничал. К числу явных «двурушников» относился агент «Ф-62» из русских эмигрантов: о своих контактах с работниками ИНО он сообщал в тайную полицию Финляндии. Его-то и решили «подключить» к операции, заведомо зная, что компромат на братьев будет доложен «куда надо».
Встреча с «Ф-62» прошла в начале января 1935 года в одном из парков Гельсингфорса.
Из отчёта оперативного работника:
«Агент пришел в весёлом, даже приподнятом настроении. Был контактен, разговорчив. Объяснил, что считал несвоевременным беспокоить нас. По его мнению, мы — в ГПУ — были заняты событиями, связанными с убийством товарища Кирова.
На вопрос о Солоневичах сообщил, что не знаком с ними лично, но имеет о них разрозненную информацию со слов эмигрантов. Пока что они обвыкаются в новой для них среде. Это люди с характером, но от помощи не отказываются. Любопытный факт. После одного из докладов к Ивану Солоневичу подошла дама и сочувственно спросила, не холодно ли ему так, в неважном полушубке, подпоясанном ремнём? На это он деловито ответил: „Ничего, скоро разбогатеем“. „Ф-62“ считает, что разбогатеть Солоневичи надеются изданием своих трудов о Советской России.
Далее я перешёл к главной теме беседы, сообщив агенту, что я уполномочен передать, что руководство ОГПУ решило связать „Ф-62“ с частью нашей проверенной заграничной агентуры. Я назвал имена Бориса и Ивана и объяснил, что текущая антисоветская деятельность братьев среди белой колонии необходима для создания им авторитета. Мы намерены перебросить Солоневичей, в первую очередь Бориса, в Париж. Я особо подчеркнул, что туда же для связи с ним будет переброшен и „Ф-62“.
Я просил агента пока воздержаться от выхода на Солоневичей. Это, мол, необходимо, чтобы усыпить подозрение на их счёт в некоторых кругах белой эмиграции. К сожалению, добавил я, имеются конкретные моменты, которые не были учтены товарищами, слишком спешившими с переброской. Я назвал их: „Первое. Успешный побег троих Солоневичей из разных лагерей в одно и то же время. Фантастическое везение, трудно в это поверить. Второе. То, что Борис являлся сотрудником ‘Динамо’, то есть фактически был служащим ОГПУ. Третье. Их семьи в Советской России не репрессированы, хотя закон о наказании родственников за побеги был принят до их вывода за кордон“.
„Ф-62“,было рекомендовано отслеживать обстановку вокруг братьев. Мол, как только всё нормализуется и разговоры о них затихнут, начнётся операция по переброске в Париж. Агент выслушал историю о Солоневичах с огромным интересом, заметив однажды: „Все-таки у Бунакова [76] известный нюх есть, не зря он намекал о своих подозрениях в отношении братьев“».
На следующую встречу с оперативным работником из Ленинграда «Ф-62» принёс письменное сообщение о том, что говорят о Солоневичах в среде эмиграции. Судя по всему, слух о том, что Солоневичи — явные агенты НКВД, исходил из финской тайной полиции. Борис Берман, державший дело «спортсменов» под личным контролем, поспешил сообщить брату в ГУЛАГ о первом крупном успехе: «Дело сделано. Теперь эмиграция не успокоится».
76
Н. Н. Бунаков — полковник, член организации Кутепова, сотрудник резидентуры английской разведки в Финляндии в 1920–1930-х годах. Проходил по материалам операции «Трест», в том числе как близкая связь английского разведчика Сиднея Рейли.
С 20 января 1935 года в газете Милюкова «Последние новости» стали печататься очерки Ивана под общим названием «Россия в концлагере». Получив номер газеты с первой публикацией, Солоневичи, приодевшись, насколько это было возможно, отправились в ресторан «Микадо», где под аккомпанемент ансамбля балалаек отпраздновали эпохальное для них событие. Общее мнение было оптимистичным: теперь будет легче!
Для эмигрантских читателей откровения беглецов из Советского Союза были делом привычным, но статьи Ивана не прошли незамеченными. Дважды в неделю они появлялись на страницах этой либеральной газеты, вызывая ажиотаж читающей публики. Всего было опубликовано 118 очерков, которые материализовались как в гонорары, так и во всеэмигрантскую популярность автора. После первых публикаций имя Солоневича вошло в обойму постоянно цитируемых, упоминаемых, одобряемых и восхваляемых писателей. Мало кто на первых порах его эмигрантской литературной деятельности осмеливался подвергать критике самобытного народного публициста, не скрывавшего своих мужицких корней, пристрастий и образа мышления.