Соловей и кукушка
Шрифт:
Криштиан рассмеялся.
— Действительно, — искривил он губы, — с чего вдруг я решил, что твое мнение кого-то из них интересовало?
Принц запустил пальцы в волосы, запрокинув голову. И мне вдруг стало его жаль.
— Зачем им всё это? — тихо спросила я, но он меня не услышал.
— Я не смог тебя спасти, — прошептал Криштиан глухо. — Я не только урод, но и слабак. Я никого не смог спасти…
Я поняла, что ещё немного, и он действительно сойдёт с ума. И заплакала. Криштиан вздрогнул, посмотрел на меня.
— Ты меня
— Поймёшь, — мрачно ответил он. — Скорее, чем того бы хотелось…
— Так себе утешение!
Я снова всхлипнула.
— Я не умею утешать, — признался принц и усмехнулся, — я даже этого не умею.
А вот Лианор умеет!
— Просто обними меня, — прошептала я, — прижми к себе.
Криштиан удивился. Шагнул ко мне и действительно обнял. Я всхлипнула ему в плечо. Он осторожно провел рукой по моим волосам, снимая фату.
— Бедная птичка…
Я зашипела:
— Это не утешение, Криштиан! Скажи что-нибудь другое… Не такое жуткое!
— Тебе нужна ложь?
— Да! Мне сейчас нужна ложь! Я сойду с ума от этой вашей идиотской правды.
Он молча поцеловал мои волосы. Мне было безумно его жаль, и я вдруг поняла, как могу его сейчас утешить. Это знание пришло ко мне само… Я решительно подняла лицо, обхватила его голову, притянула к себе и поцеловала в губы. Пару секунд мне казалось, что он отпрянет. Его тело напряглось, деревенея. Но потом он вдруг прижал меня и ответил, страстно и безумно, и у меня перехватило дыхание. Как будто током ударило.
В этом мире все сошли с ума. Кроме нас.
Криштиан задыхался, его руки будто жили своей жизнью, лаская и раздевая меня одновременно, а губы обдавали жаром мою кожу. Я плавилась и выгибалась, забыв обо всём на свете. Я казалась себе сталью в горниле, кипящей рудой…
Свадебные покровы рухнули на пол…
Криштиан подхватил меня на руки и отнёс на постель, продолжая сжигать ласками…
И весь мир треснул и рассыпался, как брошенное на камень зеркало.
Глава 15
Я — гений
«Так вот что это такое! Это похоже на игру на скрипке, где скрипка — это я», — с этой мыслью я открыла глаза и улыбнулась. Все тяжёлые воспоминания вчерашнего дня словно подёрнулись дымкой, а вот ночь… Она была настоящей реальностью, ошеломляющей своей подлинной первобытной красотой… Мы были как два человека, потерпевших кораблекрушение. Два сошедших с ума человека. И слова «едина плоть» для меня вдруг приобрели неожиданный, откровенный смысл.
Надо это написать… Но как?
Я, мимолётно отметив про себя отсутствие Криштиана, вскочила. Накануне слуги принесли платье первого дня, то есть то, что надлежало надеть после свадьбы. Это было очень предусмотрительно со стороны этикета, хотя не думаю, что его составители предполагали актуальность подобной традиции. Ну, по крайней мере, не в духе Криштиана.
Наскоро одевшись, я выбежала из покоев, торопливо миновала коридор, проскочила мимо королевской гвардии, сбежала по боковой лестнице (уж не знаю её названия) и выбежала в сад. Образы клубились в моей голове, приобретая неожиданные и странные формы…
Волна, бьющаяся о скалы и взрывающаяся пеной… Лодка, врезающаяся в риф и разбивающая вдребезги… И огонь, объявший двух людей, сжигающий их, не сжигая…
И всё это было не то. Совсем.
«То» поднималось из глубины души, смущая своей неожиданностью, непривычностью…
Я пробежала по тропинке, ворвалась в особняк мимо потрясённой Иносенсии.
— Всем привет, это я! — крикнула на всякий случай.
И влетела в мезонин. Картины дружно посмотрели на меня, но я бросилась к чистому листу. Всегда оставляю один из мольбертов с открытым чистым листом. Как раз на подобный случай.
К чёрту карандаш!
К чёрту масло.
К черту акварель.
Только пастель, масляная пастель!
Никакого смешения красок! Каждая должна быть самой собой и играть только в сочетании с другой, только когда взгляд касается их…
Импрессионизм, скажете вы?
Я люблю импрессионизм, но это был не он. Даже неуловимая игра цветов и теней новаторов устарела для меня. Я сбрасывала с себя академические устоявшиеся каноны, как змея по весне скидывает кожу.
Это были чистые эмоции, без примеси статичных форм. Я, словно бомбист, взрывала законы и каноны, разрушала мироздание и снова рождала его. Демон и сам Господь Бог переплетались на моём листе, рождая смерть и жизнь. Это было так явно, так обнажено, что мне казалось — небо рухнет от красноты своих щёк…
Когда, наконец, я отошла от мольберта, чувствуя полное изнеможение и нытьё перетянутых мышц в правой руке, позади раздался изумлённый голос Марсика:
— Ирэна… Что это?
Я обернулась. Посмотрела на неё со скромной гордостью богини, родившей новый мир.
— А что ты видишь?
— Линии, — ответила она с недоумением. — Яркие линии и пятна.
Я с трудом удержалась, чтобы не ударить её. Вонзила верхние зубы в нижнюю губу. Матушка не виновата, она никогда не видела картины в их подлинности. Она всегда смотрела как бы со стороны, как бы через стекло.
Вдохнула, выдохнула. Ещё раз. Иногда слепота окружающих — это очень больно.
— Неважно. Вы не уехали?
— Праздник в честь венчания сына короля не заканчивается так быстро, — улыбнулась Марселия, радуясь привычной теме. — Неделю или две мы продолжим жить тут… Я почему пришла: принцесса Алессандра внизу. Она спрашивает тебя.
Я вытерла пот со лба и тут же вспомнила, что мои руки испачканы краской. А, плевать.
— Сейчас спущусь…
Мне не хотелось ещё и от Сандры услышать «что это?». Линии и пятна! Подумать только…