Соловушка НКВД
Шрифт:
Погруженная в мысли, Надежда Васильевна сидела у трюмо, забыв о своей внешности. Лишь когда часы пробили четыре раза, встрепенулась и принялась за макияж, сооружение прически.
«Справлюсь с волосами лучше парикмахерши, и в выборе наряда не потребуется совет модельера – Бог не обидел вкусом. Сегодня подойдет платье с фламандскими кружевами, буду выглядеть моложе…»
Размышление о наряде помогло забыть об опасениях, Плевицкой стало легко – кажется, взмахнет руками и полетит…
Разговор
Двоюродный брат покойного Николая II говорил уважительно. Голос в трубке был энергичным. За плечами Романова было лишь пятьдесят четыре года, титул императора принял в 1924-м, женат на двоюродной сестре Виктории, чего не одобрила Русская православная церковь.
Кирилл Владимирович для приличия поинтересовался здоровьем генерала, пожелал успехов на службе и, словно между прочим, спросил о своем родственнике Петре Николаевиче, который был в оппозиции к блюстителю престола.
– К сожалению, мало информирован о Великом князе, – признался Кутепов. – Его очень ценил Врангель и… – Генерал не мог отказать себе в удовольствии напомнить о неприятном: – И признал за ним права на Российский престол.
– Вы же знаете, что это противозаконно!
– Так точно.
Чтобы сменить тему, Великий князь сказал, что закончил читать мемуары Врангеля, считает их, как и автора, мудрыми.
Упоминание ненавистного имени заставило Кутепова вновь вспомнить о более чем странной смерти предшественника:
«Когда приболел, никто не придал значения повышению температуры, ознобу, болям в суставах, сонливости. С опозданием пригласили врачей».
Когда разговор завершился, Кутепов вернулся к делам, приготовился прочесть подготовленные документы, посидел над папкой с бумагами и снова – в который раз! перед мысленным взором возник Врангель в гробу. Кутепов замотал головой, прогоняя видение, попытался вникнуть в первый документ и вспомнил последние слова умирающего барона:
«Желаю хотя бы прахом вернуться на Родину, но когда это исполнится, и исполнится ли?».
Кутепов не мог знать, что прах Врангеля перенесут с кладбища на окраине Брюсселя в русский православный храм в Белграде, вдова и дети покойного не дадут согласие на эксгумацию трупа (дабы определить действительную причину смерти) и барон навсегда останется в чужой земле…
Скоблин шагал по бульвару и не замечал бьющего в лицо леденящего ветра. Генерал размышлял о предстоящем вечере: как лучше, незаметнее начать разговор, не сказать лишнего, что насторожило бы Кутепова, тогда вторая – главная встреча уже не состоится?
Очнулся в сумраке храма. Поутру там было малолюдно. Истово крестилась старушка. Отбивал поклоны худой как жердь старик. Ставила свечку девушка в черном платке. Собирал огарки свечей церковный служка.
«Что заставило переступить порог храма? Потребность покаяться в тяжких грехах?»
Скоблин убедил себя, что свернул по привычке: «Не раз приходил сюда с Надей, вот ноги и привели сами…»
Приобрел пару свечей, одну поставил перед иконой Богоматери, другую оставил гореть в руке.
«Если намеченная операция пройдет без сучка и задоринки, попрошу у Всевышнего прощения, покаюсь в содеянном, впрочем, большая часть греха ляжет на непосредственных исполнителей…»
Генерал вдыхал запах ладана, прислушивался к скороговоркой читающему молитву благообразному священнику и обрел умиротворение, какое снисходит на человека в церкви.
«Кутепов оказался в добром расположении духа, когда пригласил в ресторан, а его Лидия, сама того не зная, помогла встрече… Обрадую, что имею сведения о мздоимстве подчиненных, даже казнокрадах, документы представлю позже… Можно пойти и с козырной, сказать, что в штаб прокрался агент Москвы, на такую приманку клюнет обязательно…»
Скоблин знал, что Кутепов способен резко оборвать, обвинить в наушничестве, назвать доносчиком. Была и вторая опасность провалить операцию: начальник мог явиться с охраной.
Со свечи на ладонь скатилась капля воска. Скоблин дунул на огонек и покинул храм, осенив себя крестным знамением, попросив у Бога помощи в неправедном деле.
«Меня извиняет то, что подневолен, выполняю чужой приказ, неисполнение которого грозит карами. Будь на то моя воля, не ввязался в противное чести офицера и совести дело, мало того, воспротивился ему».
Небольшой оркестрик играл не громко, впрочем, занятые разговорами посетители ресторана а-ля рюс не слушали музыкантов, и лишь Кутепова привлекло их исполнение.
«Исполняют что-то знакомое, похожее на военный марш, но убей бог не вспомню что. Играют с душой…»
Когда рядом со столиком вырос гвардейского роста официант, генерал нахмурился:
«Выправка военная, по всему, служил в гвардии, нынче гнет спину перед пьянчугами. Такому не водку разливать, не с подносом носиться, а сходиться с врагом врукопашную, идти в штыковую атаку!..»
Сидящий рядом Скоблин делал заказ, советуясь с женой и Лидией Кутеповой.
«Меня не спрашивают, – продолжал размышлять генерал. – Впрочем, Лида знает, что непритязателен в еде…»
Ресторан был полон – ни одного свободного столика.
Юркие официанты, облаченные в косоворотки, подпоясанные кушаками, сновали с подносами. Стоило перед Кутеповым появиться тарелке с закуской, генерал улыбнулся.
«Икра? Это лучше устриц. А водка, если верить этикетке, «Смирновская»… В штабе поперхнутся, увидя, как их начальник, постоянно отказывающийся от банкетов, сидит в накуренном ресторане».