Солярис. Эдем. Непобедимый
Шрифт:
Я взял её запястье — пульса не было, откинул полы халата и приложил ухо к пугающе холодному телу. Сквозь треск, похожий на шум пожара, услышал частые удары, бешеные тона, слишком быстрые, чтобы их можно было сосчитать. Я стоял, низко наклонившись, с закрытыми глазами, когда что-то коснулось моей головы. Её пальцы перебирали мои волосы. Я посмотрел ей в глаза.
— Крис, — прохрипела она.
Я схватил её руку, она ответила пожатием, которое чуть не раздавило мою ладонь, между веками блеснули белки, в горле захрипело, и всё тело сотрясла рвота. Она свесилась со стола, билась головой о край фарфоровой воронки. Я придерживал её
— Крис, — захрипела она, — как… как долго, Крис?
Она начала давиться, на губах выступила пена, снова её раздирала рвота. Я держал Хари из последних сил. Потом она упала навзничь, так что лязгнули зубы, и часто задышала.
— Нет, нет, нет, — выталкивала она быстро с каждым выдохом, и каждый казался последним. Но рвота вернулась ещё раз, и снова она билась в моих объятиях, втягивая в коротких перерывах воздух с усилием, от которого выступали все рёбра. Наконец веки полуприкрыли её ослепшие глаза. Она застыла. Я думал, что это конец. Не пытался даже стереть розовую пену с её рта, стоял над ней наклонившись, слыша где-то далёкий большой колокол, и ждал последнего вздоха, чтобы затем упасть на пол, но она всё ещё дышала, почти без хрипа, всё тише, холмик груди, который казался почти совсем уже недвижимым, вдруг стал вздрагивать в ритме работающего сердца. Я стоял сгорбившись. Её лицо начало розоветь. Я ещё ничего не понимал. Только обе ладони у меня вспотели, и мне казалось, что я глохну, — что-то мягкое, эластичное наполнило уши, я всё ещё слышал тот звенящий колокол, теперь глухой, словно он треснул.
Она подняла веки, и наши глаза встретились.
«Хари», — хотел сказать я, но у меня как будто не было рта, лицо было мёртвой тяжёлой маской, и я мог только смотреть.
Её глаза обежали комнату, голова пошевелилась. Было совсем тихо. За мной, в каком-то другом, далёком мире, из неплотно закрытого крана мерно капала вода. Хари приподнялась на локте. Села. Я попятился. Хари наблюдала за мной.
— Что, — спросила она, — что?.. Не… удалось? Почему? Почему ты так смотришь?..
И неожиданно страшный крик:
— Почему ты так смотришь?!
Снова стало тихо. Она посмотрела на свои руки. Пошевелила пальцами.
— Это… я?
— Хари, — произнёс я беззвучно, одними губами.
— Хари?.. — повторила она, подняв голову, медленно сползла на пол и встала.
Пошатнулась, потом выпрямилась, прошла несколько шагов. Всё это она делала в каком-то трансе, смотрела на меня и словно не видела.
— Хари? — медленно повторила она ещё раз. — Но… я… не Хари. А кто — я? Хари? А ты, ты?!
Вдруг её глаза расширились, заблестели, и тень улыбки и радостного недоумения осветила её лицо.
— Может быть, ты тоже? Крис! Может, ты тоже?
Я молчал, прижавшись спиной к шкафу, там, куда загнал меня страх. У неё упали руки.
— Нет. Нет, ты боишься. Слушай, я больше не могу. Так нельзя. Я ничего не знала. Я сейчас… я же ничего не понимаю. Ведь это невозможно? Я, — она прижала ослабевшие руки к груди, — ничего не знаю, кроме… кроме Хари! Может, ты думаешь, что я притворяюсь? Я не притворяюсь, да, да, не притворяюсь.
Последние слова перешли в стон. Она упала на пол и разрыдалась. Её крик словно
— Пусти! Пусти! Тебе противно! Знаю! Не хочу так! Не хочу! Ты сам видишь, сам видишь, что это не я, не я, не я…
— Молчи! — кричал я, тряся её.
Мы оба кричали, не сознавая этого, стоя друг перед другом на коленях. Голова Хари моталась, ударяясь о мои плечи, я прижимал её к себе изо всех сил. Тяжело дыша, мы замерли. Вода мерно капала из крана.
— Крис… — с трудом проговорила она, прижимаясь лицом к моей груди. — Скажи, что мне сделать, чтобы меня не было, Крис…
— Перестань! — заорал я.
Она подняла лицо, всматриваясь в меня.
— Как?.. Ты тоже не знаешь? Ничего нельзя придумать? Ничего?
— Хари… сжалься…
— Я хотела… я знала. Нет. Нет. Пусти. Не хочу, чтобы ты ко мне прикасался. Тебе противно.
— Неправда!
— Лжёшь! Тебе должно быть противно. Мне… мне самой… тоже. Если бы я могла. Если бы только могла…
— Убила бы себя?
— Да.
— А я не хочу, понимаешь? Не хочу этого. Хочу, чтобы ты была здесь, со мной, и ничего другого мне не нужно!
Огромные серые глаза поглотили меня.
— Как ты лжёшь, — сказала она совсем тихо.
Я отпустил её и встал с колен. Она уселась на полу.
— Скажи, как мне сделать, чтобы ты поверила, что я говорю то, что думаю? Что это правда. Что другой нет.
— Ты не можешь говорить правду. Я не Хари.
— А кто же ты?
Она долго молчала. У неё задрожал подбородок, и, опустив голову, она прошептала:
— Хари… но… но я знаю, что это неправда. Ты не меня любил там… раньше…
— Да. Того, что было, нет. Это умерло. Но здесь я люблю тебя. Понимаешь?
Она покачала головой.
— Ты добрый. Не думай, пожалуйста, что я не могу оценить всего, что ты делал. Ты делал хорошо, как мог. Но здесь ничем не поможешь. Когда три дня назад я сидела утром у твоей постели и ждала, пока ты проснёшься, я не знала ничего. У меня такое чувство, словно это было очень, очень давно. Я вела себя так, будто сошла с ума. В голове у меня всё перемешалось. Я не понимала, что было раньше, а что позднее, и ничему не удивлялась, как после наркоза или долгой болезни. И даже думала, что, может, я болела, только ты не хочешь этого говорить. Но потом всё больше мелочей заставило меня задуматься. Какие-то проблески появились после твоего разговора в библиотеке с этим, как его, со Снаутом. Но ты не хотел мне ничего говорить, тогда я ночью встала и включила магнитофон. Соврала тебе только один-единственный раз, я его спрятала потом, Крис. Тот, кто говорил, как его звали?
— Гибарян.
— Да, Гибарян. Тогда я узнала всё, хотя, честно говоря, так ничего и не понимаю. Я не знала одного, что не могу… я не… это так и будет… без конца. Об этом он ничего не говорил. Впрочем, может, и говорил, но ты проснулся, и я выключила магнитофон. Но и так услышала достаточно, чтобы понять, что я не человек, а только инструмент.
— Что ты говоришь?
— Да. Для изучения твоих реакций или что-то в этом роде. У каждого из вас есть такое… такая, как я. Это основано на воспоминаниях или фантазии… подавленной. Что-то в этом роде. Впрочем, ты всё это знаешь лучше меня. Он говорил страшные, неправдоподобные вещи, и, если бы всё это так не совпадало, я бы, пожалуй, не поверила!