Сомалийский пленник
Шрифт:
Те, развязав Андрея, подняли его на ноги и куда-то повели. Оглядевшись, он увидел в сотне метров от себя меж деревьев круглые африканские хижины из тростника и людей. В его ушах стоял противный, несмолкающий шум, внутри все горело и пылало, сильно кружилась голова, ноги подкашивались… Скорее всего, это были признаки крайнего обезвоживания организма — той воды, что Андрею дали, было мало. Но, несмотря на мерзкое состояние, Лавров старался идти твердо, чтобы не показать бандитам своей слабости.
Его привели к какой-то яме и знаками приказали спускаться вниз. По шаткой лестнице,
Когда его глаза привыкли к полумраку зиндана, он внимательно осмотрел место своего заточения. Грунт, в чем Андрей убедился с первого взгляда, здесь был каменистым, поэтому о том, чтобы сделать подкоп, не могло быть и речи. Да и долго ли его тут будут держать? Этот мордастый негр, судя по всему, церемониться со своими пленниками не привык. Значит, нужно во что бы то ни стало отсюда выйти, и как можно скорее. Но как? Нужны какие-то подручные средства, которые бы позволили получить преимущества в возможности нанести поражение живой силе противника…
Но ничего такого, что помогло бы ему изготовить хоть какое-то оружие, пусть и на уровне каменного века, в яме не обнаружилось. Впрочем, можно было, изодрав рубаху на ленты, сделать себе вполне приличную пращу. Но… Тогда вообще не будет спасения от и без того досаждающих москитов. Да и в не слишком просторной яме выполнить точный бросок камня не так-то просто. Значит, нужно искать другой путь спасения. Но какой?…
Шли часы. Около ямы никто не появлялся. Про своего пленника бандиты словно забыли. Лишь ближе к вечеру кто-то сбросил вниз кусок черствого хлеба — какой-то пресной, до окаменения пропеченной лепешки. Впрочем, и это было хоть какой-то возможностью подкрепиться. И хотя Андрей, ощущая зверский голод, тем не менее, особого аппетита не испытывал, он заставил себя не спеша сжевать лепешку, запивая ее крохотными глотками воды.
Почти бессонная ночь прошла в сплошной, неравной битве с алчными ордами москитов. Лишь перед рассветом, когда повеяло свежей прохладой, наглые кровососы умерили свой пыл, и Лавров хотя бы пару часов смог поспать. Проснулся он оттого, что кто-то наверху начал заливисто распевать сомалийские народные песни. Судя по интонациям, самодеятельный солист воспевал что-то большое, светлое и чистое. Возможно даже, хорошо отмывшегося в Джубе белого носорога.
Раздраженный столь несвоевременным вокалом, Андрей допил из бутылки остатки воды и сердито крикнул по-английски:
— А потише можно? Чего разголосился?
И хотя трудно было надеяться на то, что кто-то из рядовых «быков» этой банды хоть немного владеет английским, к его удивлению, таковой обнаружился. Над решеткой замаячила чья-то недовольная физиономия, и худой,
— Мой хотеть петь и будет петь. А ты сидеть яма и молчать!
Он даже не предполагал, сколь обрадовало его возражение находящегося в зиндане. А Андрей, словно поймав незримую, спасительную ниточку, поспешил продолжить диалог.
— Слышь, ты! Если я у вас нахожусь в плену, то согласно Женевской конвенции вы обязаны меня кормить и давать воду. Почему мне до сих пор не принесли завтрак?
«Бык» некоторое время с натужливым сопением усваивал услышанное, после чего, в общих чертах поняв смысл сказанного пленником, ехидно объявил:
— У нас тут своя закона. Закона великая Эммер Сулим. Ты хотеть есть? Мой ты сейчас кормить…
Шелестя травой, он зашагал куда-то прочь. Судя по интонациям сказанного «быком», тот задумал какую-то каверзу. Понимая, что теперь можно ждать чего угодно, Лавров решил быть наготове. «Скорее всего, сбросит сюда какую-нибудь гадость…» — мысленно предположил он. Неожиданно Лавров заметил, как что-то блеснуло у него под ногами. Расколупав землю тут же найденной щепочкой, он увидел большой осколок зеленого бутылочного стекла с острыми краями. Наверное, ни один кладоискатель, обнаруживший груду бриллиантов, не радовался своей находке так, как узник сомалийских бандитов, сумевший найти для обычной жизни заведомо никчемный предмет.
Оттерев осколок от грязи, Андрей любовался им, и так, и эдак прикидывая, как наилучшим образом воспользоваться своей находкой. В этот момент сверху вновь послышались шаги, теперь уже нескольких человек. Лавров отошел поближе к стенке зиндана и, внутренне собравшись, напрягся в ожидании.
Чему-то очень весело гогоча, пришедшие откинули решетку, и в яму заглянул лопоухий.
— Мы тебе нести еда! — объявил сомалиец, и Лавров увидел, как бандиты развязав над ямой мешок, в котором что-то шевелилось и ворочалось, взяв его за углы, тряхнули горловиной вниз.
В последнюю долю секунды Андрей успел догадаться: это змея. Очень крупная и, скорее всего, весьма ядовитая. Так оно и оказалось. Извиваясь своим почти полутораметровым, мощным, вытянутым телом, из мешка вывалилась вниз головой большая зеленая мамба — африканская древесная змея. Лавров перед поездкой читал о флоре и фауне восточного побережья Африки и знал, что самой ядовитой считается черная мамба, которую кто-то прозвал змеей-пятиминуткой — с момента укуса до наступления смерти обычно проходило не более пяти минут. Зеленая мамба была хоть и крупнее, но ее яд действовал не так быстро. Однако выжить после ее укуса могли не более двух-трех человек из ста.
Само собой разумеется, Андрею никак не улыбалась перспектива соседства с рептилией, которая в любое мгновение могла пустить в ход свои зубы. А уж о том, что реакция африканских змей была куда более высокой, нежели их азиатских «сестер», он слышал и ранее. Поэтому, едва из мешка вниз скользнуло зеленое тело мамбы, увенчанное оскаленной головой, Лавров одним точным движением руки схватил змею за шею и крепко стиснул ее в кулаке. Если бы змея успела упасть на пол, сделать это было бы уже невозможно.