Сомнамбулист
Шрифт:
Думаю, называть мой план «сумасшедшим» как минимум неуважительно. Но я выше этого. В конце концов, нет пророка в своем отечестве.
Когда Мун кончил рассказывать, из тени в углу комнаты вышла крупная фигура.
— Значит, началось.
Мерривезер встал. Мун позже говорил, что это был один из немногих моментов, когда инспектор некоторое время не смеялся, не улыбался или не подпускал какой-нибудь неуместной шуточки. Перед лицом жутких преступлений и страшных убийств, кровавых мятежей и безумной вакханалии смерти инспектор Мерривезер никогда не терял чувства юмора.
Он представил Муну незнакомца.
— Это мистер Дэдлок.
Человек со шрамом ответил еле заметным кивком.
— Я работаю вместе со Скимполом.
Мун уставился на него и, казалось, принюхался, словно лиса, чующая приближение охотника.
— Опять этот ваш Директорат, — зло выпал ил он. — Что вы тут делаете?
— Бывший Директорат,— пробормотал Мерривезер.
— Наше агентство прикрыли,— признался Дэдлок.— Этим утром на меня покушались. Скимпол пропал. Я пришел в полицию за помощью.— Он с отвращением поморщился.
— « Любовь » вас перехитрила, — сказал Мун (и я должен признать, что ощущаю некоторую гордость в том, как небрежно он это заявил). — Они готовы сделать ход. Через две недели они вырвутся из-под земли и уничтожат все на своем пути. Город в страшной опасности.
— Звучит невероятно,— сказал Мерривезер.
Его прервал короткий стук в дверь. Полицейский констебль, раскрасневшийся и запыхавшийся, нервно сунулся в комнату.
— Извините, сэр...
— В чем дело?
— Мы получили донесение... беспорядки в финансовом районе. Схватки на улицах. Пожары и грабежи. Это похоже на...— Парень сглотнул.— На вторжение.
Дэдлок недобрым взглядом воззрился на Муна.
— Вас обманули. Две недели! Вы, чертов дурак! Это началось уже сегодня!
Мерривезер выкрикивал приказы.
— Всех людей сюда. Немедленно. Мун был в ужасе.
— Вы не понимаете масштаба! Эти люди вооружены до зубов. Вы посылаете дубинки и свистки против армии!
Инспектор выругался.
— Мы должны были подготовиться.— Он повернулся к Дэдлоку.— Сколько народу вы можете поднять?
— Двадцать. Может, тридцать. Из тех, кто еще остался верен.
— Двадцать или тридцать! — воскликнул Мун.— Господи, да их же перебьют!
У Дэдлока был испуганный вид.
— Простите,— прошептал он.— Больше у меня нет людей.
Детектив повернулся к дверям.
— Сделайте что сможете. Я возвращаюсь. Мерривезер заступил ему дорогу.
— Эдвард, в одиночку вам их не остановить.
— У них остался Сомнамбулист. И моя сестра. Я обязан попытаться спасти обоих.— Он пожал инспектору руку и протиснулся мимо него.— Удачи.
Он бегом покинул Скотленд-Ярд и направился в центр города.
Поблизости не было ни единого кеба. Ему пришлось нанять двухколесный экипаж и править самому. Он гнал как сумасшедший, не задумываясь о том, что подвернется ему под колеса. Ближе к центру дорогу ему перекрыли толпы бегущих в панике людей, и дальше он проехать не смог. Бросив кеб, он побежал вперед навстречу опасности.
Когда я вышел наверх
Пожары освещали небо вспышками алого, переливаясь даже в бледном свете утра, — прямо ежегодное сожжение чучела Гая Фокса [33] . Солдаты «Любви», адепты Церкви Летней Страны, хлынули на улицы, верша правосудие везде, где могли, наслаждаясь свободой, эпохальной переменой, которую им предстояло совершить в этом городе.
Утро выдалось морозное, наше дыхание висело в воздухе облачками пара, и, к моему изумлению, я увидел, что дыхание моего спутника подсвечено ярко-зеленым, — я по недомыслию списал этот феномен на игру света или небольшую галлюцинацию из-за возбуждения или слишком напряженной работы без отдыха. Старик окинул окружающее мутным взглядом, ошеломленный звуками и яростью.
33
Гай Фокс (1570-1606) — католик-фанатик, участник т. н. Порохового заговора (попытка взорвать Парламент во время выступления короля) 5 ноября 1605 года. В этот день в Англии ежегодно проходит карнавал, на котором сжигают чучело Фокса.
— Нэд? — с надеждой позвал он.
— Да,— солгал я.— Я здесь.
— Что происходит?
— Идемте со мной. Нужно выбрать точку обзора получше.
Я взял его за руку и повел на Монумент, по винтовой лестнице на самый верх. Гибкий и легкий, как газель, я быстро бежал вверх, но мне часто приходилось останавливаться, чтобы дать старику передохнуть. Последний отрезок пути я почти тащил его на себе. Наконец мы вышли на воздух, в необычное утро понедельника, самое выдающееся за сотни лет долгой жизни города.
— Узрите же,— воскликнул я (вы, конечно, простите мне некоторую высокопарность — момент был такой),— рассвет Летней Страны!
И из нашего орлиного гнезда работы Рена мы увидели все целиком. Вокруг нас грохотала война, и воздух полнился криками умирающих. Умирающих? Боюсь, что так. Когда на поле битвы сталкиваются две идеологии, кровопролитие неизбежно. Несомненно, такой вид показался бы вам ужасным, но здесь присутствовали люди, которые не могли исправиться. И если мы захватываем город, нет иного выбора, кроме как предать их мечу.
Рабочий день едва начался, но его резко и кроваво сократили. Банкиры, брокеры и клерки, бизнесмены и дилеры, бухгалтеры и заимодавцы — всех выволакивали из их комнат и кабинетов. Мало кого пощадили, большинство были истреблены. Хотел бы заверить вас в том, что смерть их была быстрой и безболезненной, что с ними обходились хотя бы с минимальным милосердием, но, честно говоря, сомневаюсь в этом. Под нами развернулась оргия жестокости и кровавого воздаяния за несправедливость, творившуюся в течение долгих поколений, и обездоленные акционеры «Любви», мои лондонские вакханки, наконец захватили улицы.