Сомнительная полночь (сборник)
Шрифт:
Потом наступило ничто — только темнота и тишина. Тишина, которая перекатывалась, как гром, и темнота, которая сотрясалась и разламывалась и наконец взорвалась, превратившись в свет.
Маркхэм открыл глаза и увидел, что Марион-А склонилась над ним.
— Пора вставать, — сказала она. — Вы велели разбудить вас через три часа.
— Время, чтобы понять, — пробормотал Маркхэм сонно. На какой-то момент ему послышался отдаленный смех. Смутно он припомнил сон, понял, что это только сон, и вздрогнул. Потом он зевнул, потянулся и заставил себя выбраться из кровати…
Он послал Марион-А сварить кофе, а сам стал собираться, со скукой размышляя о встрече с Вивиан Бертранд.
Двадцатью минутами позже, после душа и бритья, он почувствовал себя отдохнувшим и проснувшимся. А когда оделся и выпил кофе, приготовленный Марион-А, то стал думать о предстоящем визите даже с удовольствием.
Он говорил себе, что им движет любопытство. Даже если не придавать значения несомненной привлекательности Вивиан Бертранд, он каким-то странным образом чувствовал, что она была единственная из встреченных им, кого можно было назвать совершенно живой. Как если бы она существовала в измерении, недоступном Шоне Ванделлей, или Полу Мэллорису, или Проф. Хйггенсу. Как если бы она одна принадлежала полностью и естественно миру, в котором жила.
Наконец он понял, что ему пора отправляться.
Маркхэм посмотрел в окно, увидел ясное небо и решил пойти пешком.
Насколько он помнил, дорога до Парк-Лэйн должна была занять меньше четверти часа, если идти через парк.
— Вы хотите вернуться на геликаре? — спросила Марион-А.
Он говорил ей раньше о встрече с Вивиан Бертранд, с любопытством ожидая ее реакции, но, как всегда, комментариев не последовало.
— Не думаю, но, если изменю намерения, я вам позвоню.
— Да, сэр.
— Видимо, у андроидов плохая память.
— Нет, Джон.
Уже выйдя из квартиры, он подумал, не называет ли она его «сэр», когда они вдвоем, чтобы выразить неудовольствие. Он решил, что это возможно; хотелось верить, что это так.
Воздух был чистым, по-настоящему осенним, а сентябрьское небо было усеяно звездами. Он шел через Гайд-Парк и чувствовал себя странно счастливым. Впервые вечером он вышел один. Его охватило бодрящее чувство свободы, странная иллюзия безопасности.
Он посмотрел вверх, на звезды, нашел знакомые созвездия — вечные маяки, для которых полтора столетия были просто незаметным мгновением. Вдруг он вспомнил ту часть своего сна, где звезды превратились в снежинки и растаяли. Чувство безопасности и уверенности покинуло его — он был один в темноте; одиночество охватило его, как парализующий холод камеры «К».
К тому времени, когда Маркхэм нашел нужный дом на Парк-Лэйн, он чувствовал себя изгнанником, человеком, стремящимся убежать от самого себя, от своих мыслей, своих воспоминаний. Он начал понимать, как чувствуют себя Беглецы, отринутые обществом, живущие где и как придется…
Вивиан Бертранд сама открыла дверь. Он ожидал увидеть слуг, андроидов, возможно других гостей. Но, очевидно, Вивиан устраивала интимная обстановка.
— Привет, дорогой враг. Вы опаздываете. — Она приветствовала его улыбкой, в которой проскользнуло нетерпение.
— Извините,
— Семь минут. Обычно ждут меня. Это новое ощущение. И я не мисс Бертранд, во всяком случае не сегодня вечером. И не для вас.
На ней было весьма простое одеяние. Выше талии оно напоминало вечернее платье, по линии шеи обрамленное металлическим пояском, служившим единственным украшением; ниже талии — переходило в клетчатые брюки, которые подчеркивали длинные, грациозные ноги.
Когда она встретила его у дверей, платье казалось черным, а поясок серебряным. Но когда она прошла в гостиную, платье оказалось цвета мальвы, а поясок золотым. Одновременно с этим ее обычно золотые волосы стали темными.
Ее развеселило удивление Маркхэма.
— Я знакомлю вас с новой модой, — сказала она. — Сейчас у нас нет большой приверженности к статическим цветам. Слишком монотонно. Мы живем в мире жизни и движения, дорогой враг, — в мире, радушном, как любовь и правда.
Она повернулась с торжественным изяществом; ее платье стало белым, а длинные волосы переливались глубоким зеленым цветом. Маркхэм смотрел словно загипнотизированный.
— Как… — начал он.
— Как, — передразнила она, — и почему! Это все, что заботит вас. Вам не нравятся красивые вещи?
— Да, но…
— Ваши «но» наводят скуку, дорогой Джон. Долой все «но», «как» и «почему». Садитесь на диван, а я приготовлю вам особый, встряхивающий душу коктейль. А потом, если вы будете хорошим и развлечете меня, я, может быть, удовлетворю ваше любопытство.
Она весело толкнула его на длинный низкий диван, подошла к маленькому столику на колесах, уставленному бокалами и графинами, и приготовила коктейли.
Комната была обставлена в роскошном, современном стиле, но внимание Маркхэма сосредоточилось на Вивиан. Атмосфера, казалось, была насыщена ею, как будто она излучала невидимую энергию, которая заряжала все, до чего она дотрагивалась.
Она вручила ему бокал и уселась перед ним в живописной позе на ворсистом ковре, баюкая свой «душетряс» и глядя на Маркхэма ясными, веселыми глазами.
— Расслабьтесь, — сказала она, поднимая бокал. Маркхэм осторожно попробовал свой коктейль, — по вкусу это был высокооктановый сухой мартини.
— Как вам нравится то, что у вас есть персональный андроид?
Он улыбнулся:
— Я к этому привыкаю. Мне приходится все время напоминать себе, что она всего лишь машина.
— Возможно, — сказала Вивиан, — что и мы все — тоже машины. Только мы этого не знаем.
— Вы верите в это?
Она улыбнулась:
— Дорогой Джон. Ты такой безнадежно серьезный… Давай выпьем еще. Мой бокал пуст.
Маркхэм встал:
— Скажите мне, как его смешать, тогда я смогу добавить в свой список еще один рецепт.
Он смешал «душетряс» под ее руководством. По вкусу коктейль получился не хуже первого — только немного крепче.
— Я знаю, — сказала Вивиан. — Мы выпьем в память о вашей жене.
— В самом деле? — он ощутил неясное раздражение.
— Вы не хотите?