Сомнительная полночь (сборник)
Шрифт:
Но Барбара смотрела на него так испуганно и растерянно. А первая обязанность английского джентльмена (вымирающая порода!) состоит в том, чтобы в первую очередь поддерживать женщин и детей. Поэтому он решил утешить Мэри и Барбару.
— Не стоит слишком беспокоиться. Это всего лишь второй день. И мы многое узнали. Этот день принес нам не только разрушения, но и удачу. Он научил нас не пренебрегать ни единой мелочью. И еще. Это знание стоит очень дорого, а мы заплатили за него такими безделками. Завтра первым делом найдем место
— В общем, «все хорошо, прекрасная маркиза», — сердито прервала его Барбара. — Возможно, цена дороже, чем тебе кажется, Ричард. — Она кивнула в сторону палатки. — И я знаю, кто ее заплатит.
Мэри вздохнула:
— Бедный Том… Вы думаете, с ним все в порядке?
— Конечно, все в порядке, — раздраженно ответил Эвери. — Просто для него это удар в самое сердце. Все мы когда-то собирали такие картинки. Правда, не в таком возрасте.
— А ведь Том последовательно собирал их целых пятнадцать лет. Такой финал может сломать или погубить его…
В это мгновение палатка закачалась от толчка, и из нее появился Том. В руке он держал пустую бутылку виски.
— Ребята, — нетвердо произнес он. — Мне послышалось, что вы упомянули имя некоего печально известного Томаса Саттона, эсквайра… Позволите к вам присоединиться?
Эвери решил, что, пожалуй, лучше всего будет вести себя, будто ничего не случилось.
— Мы рады, что ты пришел, Том.
— Может, ты хочешь поесть? — спросила Мэри. — Мясо очень вкусное.
Том отрицательно покачал головой:
— Нет, хоть бы его кормили медом и выпаивали райским молоком… Извините, ребята, у меня есть для вас кое-что.
Он исчез в палатке и скоро появился снова, держа в руке фотографии.
Он протянул одну из них Эвери.
— Взгляни сюда, старина. Coitus exoticus. Ради всего святого, скажи, как им удалось сплестись в такой невообразимый узел?
Стараясь говорить безразличным тоном, Эвери ответил:
— Тут может быть два решения. Либо это монтаж, либо зеркала.
Том ухмыльнулся:
— Неплохо, старик. Смеешься над беднягой Томом, а? Делаешь вид, будто ничего не случилось… Господи, ну и выдержка!
Он повернулся к Барбаре и сунул ей другую картинку:
— А теперь оцени художественные достоинства этой штучки, моя гордая красотка. Coitus syntheticus. Лучший в мире способ, моя дорогая леди.
— Том, — резко сказала Барбара, — что ты пытаешься доказать, черт подери?
Том восхищенно улыбнулся:
— О, отличный вопрос! Я вижу, мне предстоит серьезная и благоразумная беседа. Что я пытаюсь доказать? Действительно, что? Дорогая леди, тут нечего доказывать. Все это свершившийся факт. Том, этот грязный дегенерат, разоблачен. Бывший Томас Саттон, эсквайр, в дерьме с ног до головы, впрочем, как всегда.
Мэри заплакала:
— Том, милый, не надо! Не надо! Ты нужен нам. Ты очень нужен нам.
Она что-то неразборчиво лепетала сквозь рыдания. Но ее слова произвели
— Кажется, девица взывает о помощи, — начал было Том. Он встал, пошатываясь обошел костер и, наконец, сел рядом с Мэри. — Что вы сказали? Мэри, что вы сказали?
— Не надо, — всхлипывала она, — не казните себя, пожалуйста… Мы не можем без вас… Вы и Ричард… Вы должны защитить нас.
Он обнял ее. Казалось, он каким-то чудом протрезвел в одно мгновение.
— Вы сказали: Том, милый. Ото очень хорошо — но невозможно. Это ничего не может значить, Мэри. Вы должны это понять. Это ничего не может значить, совсем ничего… Но то, что вы смогли сказать: Том, милый — после того, что узнали… Никто никогда не говорил мне: Том, милый… Разве что мама… И больше никто… Не плачьте, Мэри. Мне было необходимо почувствовать, что я кому-то нужен. Я так долго ждал.
Эвери готов был провалиться сквозь землю. Барбара, по-видимому, тоже. Все это было слишком остро, слишком пронзительно, слишком интимно — такие вещи не говорят при свидетелях. Но делать было нечего, идти некуда. Оставалось сидеть и смотреть.
Вдруг Том сгреб все фотографии и картинки и швырнул их в костер.
— Всесожжение в честь богини поверженных гормонов! — воскликнул он. — Прощание с непристойностью. — Он рассмеялся, и его смех — еще одно чудо — звучал весело и уверенно. — Ну а какую лепту внесут остальные члены Великолепной Четверки?
Мэри вытерла слезы.
— Это хороший пример, — серьезно сказала она. — Я, пожалуй, выброшу свои конфеты и тряпичную куклу.
Барбара захихикала.
— Хитрюги, — сказала она. — Я так не могу. Можно я оставлю свое виски еще ненадолго?
— У нас тут штаб Лиги Непорочности, — заявил Том. — Вам придется ограничиться тремя глотками в день — по приказу капитана Ричарда, — он самый достойный из нас, у него нет пороков.
Барбара улыбнулась и взглянула на Эвери.
— У него есть порок, Том. Причем наихудший.
Эвери удивленно поднял брови:
— И что же это за порок?
Барбара положила руку ему на колено.
— Воспоминания, — нежно сказала она. — Слишком давние воспоминания.
Эвери вспомнил Кристину. И вспомнил мертвящий холод жизни, в которой не было ее. Что ж, возможно, Барбара права. Пожалуй, такого рода воспоминания и в самом деле порок.
Возможно, он удовлетворился тем, что возвел на пьедестал совершенство и познал горькое одинокое счастье сотворения образа, слишком прекрасного, чтобы быть правдивым. Он старался быть честным — но грош цена этой честности, если ему все время приходится искать оправдание своей неудачливости. Может быть, Барбара высказала истину более глубокую, чем думает.
— Все, сотворенное Богом, порочно, — беспечно ответил он. — Однако, я вижу, все мы стремимся к добродетели. А для нас главные добродетели в этом призрачном мире — это те, что помогут нам выжить.