Сон кельта. Документальный роман

Варгас Льоса Марио

— Это будет быстрее, сэр, если задержите дыхание.

Он так и сделал.

Эпилог

По смерти Роджера Кейсмента его история то вспыхивает, то гаснет, то загорается вновь, подобно тому, как, взлетев в темное поднебесье и с грохотом рассыпавшись звездопадом, меркнут и немеют огни фейерверка, чтобы через несколько мгновений воскреснуть и заполнить небо громовыми сполохами.

По словам доктора Перси Мэндера, присутствовавшего при казни, она прошла „без малейших помех“, и смерть осужденного наступила мгновенно. Прежде чем дать разрешение захоронить тело, врач, исполняя приказ властей, которые желали получить более или менее научное подтверждение „противоестественным склонностям“ покойного,

натянул резиновую перчатку и обследовал его задний проход и прямую кишку. И сообщил, что „беглый осмотр“ свидетельствует о том, что анальное отверстие, как и нижняя часть прямой кишки, совершенно явно растянуты. Медик пришел к заключению, что это обстоятельство подтверждает: „казненный действительно практиковал сношения, к которым, по слухам, был привержен“.

После этой процедуры останки Роджера Кейсмента были преданы земле рядом с такой же безымянной — без креста, без надгробной плиты или памятника — могилой знаменитого убийцы, доктора Криппена, казненного несколькими годами раньше. Бесформенный холмик земли находился невдалеке от „Римского пути“ — дороги, по которой в начале первого тысячелетия нашей эры римские легионы двигались на покорение этой глухой европейской окраины, впоследствии названной Англией.

Затем в истории Роджера Кейсмента следует провал. Все попытки адвоката Джорджа Гейвена Даффи, представлявшего интересы братьев покойного, добиться у властей разрешения выдать его останки родственникам, которые желали перезахоронить их по-христиански в Ирландии, оканчивались отказом — и подобное же повторялось следующие полвека. Очень долго имя Кейсмента вообще не упоминалось никем, кроме очень узкого круга лиц, среди которых был и палач, мистер Джон Эллис, который незадолго до своего самоубийства писал в мемуарах, „что из всех, кого ему когда-либо приходилось казнить, мужественней всех держался Роджер Кейсмент“. И в Англии, и в Ирландии он никого не интересовал.

Минули годы, прежде чем Роджер Кейсмент вошел в пантеон героев борьбы за независимость Ирландии. Хитроумная кампания британских спецслужб, которые опубликовали выдержки из его тайных дневников, призванные опорочить его, увенчалась успехом. И по сию пору не померк мрачный ореол гомосексуалиста-педофила, сопровождавший его на протяжении всего XX века. Он стал у себя на родине фигурой неудобной, потому что в Ирландии, до самого недавнего времени официально придерживавшейся строжайших правил морали, одно лишь подозрение в „сексуальном извращении“ непоправимо позорило человека и навсегда лишало его уважения общества. И большую часть XX века имя Кейсмента, его свершения и выпавшие на его долю испытания упоминались лишь в специальных исторических трудах, в газетных статьях, в политологических исследованиях — как правило, принадлежавших перу британских авторов.

Но по мере того, как происходила коренная ломка устоявшихся стереотипов — и прежде всего в сфере сексуальности, — имя Роджера Кейсмента, пусть не сразу, пусть со множеством оговорок и многозначительных ужимок, стало пробивать себе дорогу, пока наконец этот человек не был признан выдающимся борцом против колониализма, защитником прав человека и первобытных туземных культур, пожертвовавшим своей жизнью ради независимости Ирландии. Его соотечественники медленно, не сразу, но все же были вынуждены признать, что этот герой и мученик — не кладезь добродетелей, не абстрактное и бесплотное олицетворение неких принципов, но живой человек, сотканный из противоречий и контрастов, слабостей и величия, поскольку во всяком человеке, как писал Хосе Энрике Родо, заключены многие люди, а это значит, что ангелы и демоны перемешаны в его душе самым невероятным образом.

Не стихли и, вероятно, никогда не стихнут споры вокруг так называемых „Черных дневников“. Существовали они на самом деле или нет? И сам ли Роджер Кейсмент вел их? Его ли рука заполняла страницы отвратительными непристойностями? Или записки были сфальсифицированы британской контрразведкой ради того, чтобы, помимо физической, учинить над бывшим дипломатом казнь еще и моральную, и политическую — в назидание всем потенциальным

изменникам. Десятки лет кряду британское правительство, объявив это государственной тайной, не позволяло независимым историкам проводить графологическую экспертизу, и это упорное нежелание, разумеется, давало серьезные основания подозревать, что дневники Кейсмента — искусная подделка. Когда же относительно недавно доступ к ним был открыт, ни научные исследования, ни выводы ученых-историков не смогли внести окончательную ясность в этот вопрос. И, вероятно, споры о нем будут идти еще долго. Что само по себе вовсе не плохо. Неплохо и то, что не удается дать однозначную оценку фигуре Роджера Кейсмента — и это доказывает, что человек — существо, не поддающееся исчерпывающим определениям и неизменно ускользающее из любых теоретических и рационалистических сетей, в которые его тщатся уловить. У меня, как у автора романа о Кейсменте, сложилось впечатление, что он и в самом деле вел свой дневник, но записывал в него эпизоды и события, которых не было в действительности, ибо в них так много преувеличений и явного вымысла, что поневоле кажется — Роджер поверял бумаге то, что хотел бы, но не смог прожить на самом деле.

В 1965 году правительство Гарольда Вильсона наконец разрешило вернуть останки Кейсмента на родину. Двадцать третьего февраля на военном самолете они были отправлены в Ирландию и там встречены с почестями, подобающими национальному герою. На четверо суток гроб был выставлен в часовне гарнизонной церкви Сердца Христова, и за это время отдать последнюю дань уважения Кейсменту пришло множество народу — несколько сот тысяч человек. В дождливое серенькое утро траурный кортеж проследовал к зданию Дублинского почтамта, в котором в дни Пасхального восстания находился штаб восставших, а затем — на кладбище Гласневин, где прах Кейсмента с воинскими почестями был предан земле. Надгробное слово произнес сподвижник Роджера Кейсмента — Эймен де Валера, видный участник восстания 1916 года, первый президент Ирландии, поднявшийся, можно сказать, с одра смертельной болезни и высказавший слова, которыми провожают в последний путь только великих людей.

Ни в Конго, ни в Амазонии ничто не напоминает о том, кто приложил такие невероятные усилия, чтобы разоблачить страшные преступления, творившиеся там в эпоху „каучуковой лихорадки“. В разных местах Ирландии память о Кейсменте сохраняется. В узкой горной лощине в Гленшеске, в графстве Антрим, невдалеке от „Мэгеринтемпла“, родового гнезда Кейс-ментов, партия „Шинн Фейн“ воздвигла Роджеру памятник, но североирландские радикалы-юнионисты разрушили его. И обломки его так и лежат на земле. В графстве Керри, в деревушке Бэллихег на маленькой площади, обращенной к морю, высится еще один его скульптурный портрет, изваянный Ошином Келли. В музее Трали выставлена фотокамера, с которой Роджер в 1911 году путешествовал по Амазонии, а если посетитель попросит, ему покажут грубошерстное одеяло, которым Роджер укрывался, когда на германской субмарине U-19 плыл к этим берегам. В частной коллекции мистера Шона Кинлана, в его доме в Баллидафе, поблизости от того места, где река Шеннон впадает в Атлантический океан, хранится шлюпка („Та самая!“ — убежденно говорит ее владелец), что когда-то доставила Роджера, капитана Монтейта и сержанта Бейли на берег Банна-стрэнда. В гимназии, носящей его имя, в кабинете директора выставлена керамическая тарелка из бара „Семь Звезд“ — там Роджер обедал в те дни, когда Апелляционный суд Лондона рассматривал его иск. В Форте Маккенны стоит невысокий черный обелиск, и надписи на трех языках — по-английски, по-гэльски и по-немецки — напоминают, что именно там 21 апреля 1916 года Роджер был арестован агентами Королевской ирландской полиции. Там же, на Банна-стрэнде, в том месте, куда причалила их шлюпка, установлен еще один памятный знак с барельефами Кейсмента и Монтейта. Когда я осматривал его, он был весь покрыт белесым пометом чаек, с пронзительными криками носившихся вокруг. Повсюду росли фиалки — это они так взволновали Роджера на рассвете того дня, когда он вернулся в Ирландию, где был схвачен, судим и казнен.