Сон после полуночи
Шрифт:
Неожиданный шум за дверью прервал плавное течение мыслей императора. Дверь распахнулась, открытая быстрой рукой привратника. Разодетый в пурпур раб низко поклонился Клавдию и взмахнул позолоченной тростью. Тотчас на пороге возникли и, прогремев блестящими доспехами, встали по обеим сторонам двери молчаливые германцы-телохранители.
Клавдий с досадой покосился на них и недовольно сказал:
– Одеваться и завтракать...
В спальню вбежали гибкие сирийцы. Вспыхнули многочисленные огоньки на канделябрах. Замелькали тазы, расчески, склянки из финикийского стекла. Запахло египетскими, арабскими благовониями. И, наконец, приятным теплом повеяло от нагретой над огнем туники с длинными рукавами - верным признаком изнеженности ее хозяина, который за все время долгой процедуры не проронил ни единого слова.
Клавдий по-прежнему сидел с блаженно прищуренными глазами и мечтал о несбыточном, прикидывая, какой период римской истории избрал бы для своей новой работы, окажись у него хоть немного свободного времени...
...Велико было счастье троянцев, нашедших после стольких испытаний не только новую родину, но и верных друзей. От браков, заключенных в знак прочности этого союза, родились дети. Сам Эней женился на дочери царя Латина, и оба вождя, выстроив город с прочными стенами, стали править в нем в полном согласии друг с другом.
Но недолго баловала мирными днями Италия свой новый народ. Царь соседнего племени рутулов Турн, оскорбившись тем, что не его, а какого-то пришельца предпочел в мужья своей дочери Латин, объявил войну обидчикам. Разгорелась битва, не принесшая радости ни тому, ни другому народу. Рутулы были побеждены, а латиняне потеряли одного из своих вождей - благородного Латина.
Отчаявшийся Турн попросил поддержки у могущественной Этрурии, чья слава наполняла Италию от Альп до самого Сицилийского пролива, и вскоре новое, еще более сильное войско появилось перед городом латинян.
Энею ничего не стоило переждать осаду за прочными крепостными стенами: в городе было много воды и продовольствия. Но, чтобы у рутулов, поддерживавшей их Этрурии и всех остальных италийских племен никогда не возникало сомнений в мужестве и доблести его народа, он выстроил свое войско и сам повел его в бой.
Это сражение оказалось удачным для латинян, но для самого Энея оно стало последним из его земных дел.
Умер Эней, но не пресеклась нить великого рода. Латинянами стал править сын троянского героя - Юл, который, видя, как тесно становится в старом городе, основал у подножия Альбанской горы новый и назвал его Альба Лонгой.
Шли годы. Один за другим сменялись правители этого славного города. Никто из соседей не осмеливался больше воевать с мужественными латинянами. В самой же Альба Лонге жизнь текла по заведенному Юлом и его первыми потомками обычаю: власть передавалась от отца старшему сыну, и тот старался употребить ее на благо своему народу.
И когда уже всем казалось, что так будет всегда, пока светит над землей солнце, восстал вдруг против очередного царя Нумитора, славившегося своей добротой и справедливостью, его младший брат, завистливый и жестокий Амулий.
И сказал он, окружив себя вооруженной стражей огорченным горожанам:
– Отныне я - законный царь Альба Лонги! И чтобы никто не потревожил покой мой, и покой детей и внуков моих, внуков внуков моих, повелеваю истребить все мужское потомство брата моего Нумитора, а дочь его – Рею Сильвию - приказываю ввести в почетное число жриц богини Весты!
Вооруженные мечами и копьями воины Амулия тут же принялись выполнять приказ нового царя. Горько было видеть Нумитору, как на его глазах гибнут ни в чем не повинные сыновья и внуки его, а прекрасную дочь, обрекая на вечное девичество, уводят в храм.
Через несколько месяцев по Альба Лонге пронесся слух, что Рея Сильвия ждет ребенка. Люди говорили об этом друг другу шепотом. Они боялись гнева богини городского очага, который мог обрушиться на них за то, что весталка нарушила обет целомудрия. Но еще больше опасались они, что эта новость дойдет до ушей безжалостного Амулия, ибо Рею Сильвию ждала бы тогда страшная кара - живой, согласно обычаю, быть закопанной в землю.
И все же нашелся в городе человек, который сообщил Амулию об услышанном.
Царь немедленно поспешил в храм и увидел, что Рея Сильвия не только беременна, но уже родила. И не одного - а двух мальчиков-близнецов!
– Стража! – вне себя от ярости, вскричал Амулий.
– Постойте!
– взмолилась несчастная весталка, обращаясь к воинам, бросившимся к ней по знаку царя. ~ Ведь вы даже не знаете, кто отец моих детей! Их отец – сам бог Марс!
Услышав это, охрана и все, кто находился в храме, пали ниц перед заплакавшими детьми.
Но не таков был Амулий, чтобы отступить от однажды сказанных им слов. Не слушая никого, он приказал немедленно утопить младенцев в Тибре.
Долго искали посланные им рабы место, чтобы подойти к широко разлившейся реке. Наконецопустили корзину с детьми в ближайшую заводь, надеясь, что те утонут и в мелководье. Но отхлынула после ухода слуг вода, и лоток оказался на суше.
Голодные дети подняли крик. Услыхала его прибежавшая к реке на водопой волчица, у которой недавно родились волчата. Преисполненная материнской лаской, она облизала близнецов, и накормила своим молоком. Потом подхватила лоток зубами и унесла на холм, в своё логово. Здесь их и об наружил среди волчат царский пастух Фавстул. Не причинив волчице никакого вреда, он отнес близнецов домой и, дав им имена Ромула и Рема, стал воспитывать, словно собственных детей.
Прошли годы. Выросли братья, так и не ставшие добрыми и отзывчивыми к чужой беде, несмотря на все старания Фавстула. Молоко, которым вскормила их волчица, сделало близнецов дерзкими и отважными. С юных лет отличались они от сверстников горделивой осанкой и умением повелевать остальными.
Узнав от Фавстула тайну своего рождения, братья подняли всех пастухов, ворвались с ними в Альба Лонгу и, убив Амулия, вернули трон своему деду Нумитору.