Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI – СХХ.
Шрифт:
– Еще не закончили! – ответил буддийский монах. – Пока лишь один заблудший вернулся к нам! Его надо проводить туда, откуда он пришел, и растолковать смысл того, что он пережил, пусть поймет, что приход его в мир людской не был напрасным.
Чжэнь Шиинь сложил руки, поклонился монахам и удалился.
Буддийский монах взял драгоценную яшму – «баоюй», отнес к подножию утеса Цингэн, положил на то место, где богиня Нюйва когда-то плавила камни для починки неба, а сам растаял подобно облаку. С тех пор и говорят:
Пришло из-за облачных далей письмоО редкостном случае мира того, —ВВ тот же день у подножия утеса Цингэн проходил даос Кункун и снова увидел камень, который когда-то не был использован при починке небосвода. Он лежал на прежнем месте, и на нем по-прежнему отчетливо виднелись следы иероглифов, а на оборотной стороне, если внимательно присмотреться, можно было обнаружить после буддийской гаты запись, в которой рассказывалось о треволнениях, испытанных камнем в людском мире.
89
…два существа… превратились в одно… – Подразумеваются камень у подножия горы Цингэн и его земное воплощение Цзя Баоюй, о подлинной истории которого может свидетельствовать лишь этот камень.
Покачав укоризненно головой, Кункун вздохнул:
– Брат-камень, еще в прошлый раз, когда я встретился с тобой, мне показалось, что история твоя удивительна и ее можно поведать миру. Потому и переписал ее, но никогда не думал, что ты снова сюда вернешься. Когда же успели сделать на тебе эту новую запись? Только сейчас я понял, что ты побывал в мире смертных, избавился от заблуждений, усовершенствовался, и тебе больше не придется роптать на судьбу! Боюсь только, что запись эта со временем потеряет четкость, и ее будут ошибочно толковать. Поэтому я перепишу и эту твою историю, найду человека, свободного от мирских страстей, и попрошу поведать всем людям на земле, дабы поняли, что в самом удивительном нет ничего удивительного, в простом – ничего простого, в истинном – ничего истинного, в ложном – ничего ложного. Возможно, побывав в мире людей, ты лишь на время вернулся сюда, и дух священной горы вновь заставит тебя претерпеть превращение? Этого знать никому не дано!
Кункун переписал историю камня, спрятал в рукав и отправился в мир роскоши и процветания искать нужного ему человека. Он побывал во многих местах, но везде люди только и думали что о богатстве да славе, о хорошей одежде да сытной еде. Кто же из них станет заниматься историей какого-то камня?!
Но вот праведник забрел в камышовую хижину у брода Заблуждений на переправе Стремительного потока и увидел там спящего человека. Решив, что это и есть тот человек, которого он ищет, праведник стал дергать его за рукав и будить, чтобы отдать записанную им «Историю чудесного камня».
Но человек и не думал просыпаться. Кункун дернул сильнее. Наконец человек открыл глаза и сел. Приняв от даоса записи, он бегло просмотрел их, а затем сказал:
– Я был свидетелем событий, о которых здесь говорится. Вы все правильно записали. Я знаю человека, который поведает эту историю людям.
Даос Кункун осведомился, кто такой.
– Когда наступит такой-то год, такой-то месяц, такой-то день, – сказал Цзя Юйцунь, – явитесь на террасу Скорби по ушедшему счастью, там вы найдете господина Цао Сюэциня. Скажите, что Цзя Юйцунь просит его рассказать людям историю камня. – Сказав это, человек лег и снова уснул.
Даос запомнил слова Цзя Юйцуня, через несколько калп и веков отыскал террасу Скорби по ушедшему счастью и увидел господина Цао Сюэциня, листавшего какую-то древнюю книгу. Кункун передал ему просьбу Цзя Юйцуня и дал прочесть «Историю чудесного камня».
Цао Сюэцинь улыбнулся и промолвил:
– Ваше писание – не что иное, как собрание вымышленных историй, написанных простонародным языком [90] . Поистине «Измышления Цзя Юйцуня».
– Но откуда вы знаете этого Цзя Юйцуня и почему согласились выполнить его просьбу? – удивился Кункун.
90
…собрание вымышленных историй, написанных простонародным языком. – По-китайски эти слова звучат – «цзя юй цунь янь», что можно понять, как «речи Цзя Юйцуня». Так их и понял Кункун.
– Недаром вас зовут Кункун – Пустой. Право же, в голове у вас пусто!.. Пусть история эта вымышленная, но в ней нет ни ошибок, ни противоречий, так что после обильного вина и сытного обеда я охотно буду с друзьями коротать над нею длинные дождливые вечера. Мне не нужен росчерк кисти высокопоставленного лица, который открыл бы моему повествованию широкую дорогу в свет. Доискиваться до истины, подобно вам, я считаю столь же нелепым, как «искать упавший в реку меч по зарубке, сделанной на борту плывущей лодки», или «играть на лютне с заклеенными колками»!
Выслушав его, даос Кункун поглядел на небо и расхохотался, а затем швырнул рукопись и стремительными шагами пошел прочь.
– Значит, все это выдумки! – воскликнул он. – Ни автор, ни переписчик, ни читатель не узнают, истинные ли события положены в основу повествования! Вся эта история – просто вымысел и написана под влиянием настроения!
Впоследствии, когда повествование попало в руки потомков, они в заключение к нему сочинили гату, дополнявшую вступительное стихотворение автора к «Истории чудесного камня»:
Из-за того, что в скорбное сказаньеВместилось много лжи и хвастовства,Звучат еще грустней и безутешнейЕго страницы – за главой глава…Но есть итог, и он пришел невольно:Все это – сон! Лишь сон – таков итог!…Но, право же, не следует смеяться,Когда над миром властвует порок!Д. Воскресенский
Сага о большой семье
«Сон в красном тереме» («Хунлоумэн») в китайской литературе явление уникальное: эпическая масштабность и широкий охват изображения сочетаются в романе с глубиной поставленных автором проблем (философско-религиозных, этических, социальных), художественная образность – с психологической точностью и тонкостью раскрытия человеческих характеров. В многоголосице суждений о нем уже давно сформировалось мнение: «Сон в красном тереме» – одна из вершин в истории китайской прозы, может быть, самая высокая. К такому выводу приходили не только почитатели романа, но и его суровые оппоненты. Случалось, его сравнивали с произведениями Бальзака или Толстого, имея в виду не только эпическую мощь произведения, но и мастерство, с каким удалось автору запечатлеть жизнь китайского общества и психологию людей, выразись национальный дух и национальный характер.