Сон в Нефритовом павильоне
Шрифт:
В то же время в романе вовсе не упоминаются истинные соседи минского Китая, с которыми у последнего были постоянные контакты, а порой и столкновения — Вьетнам, Япония и, что особенно примечательно, Корея. Родная страна была слишком хорошо знакома и автору и читателям, чтобы ее можно было изобразить в том же условном ключе, что и другие названные в романе земли. Одним словом, современному читателю не следует слишком буквально воспринимать встречающиеся в книге указания на ту или иную эпоху или годы правления — чаще всего это следствие свойственной ряду дальневосточных литератур манеры «точно» датировать даже самые невероятные события (все же к переводу приложена хронологическая таблица, призванная помочь читателю ориентироваться в долгой веренице упоминаемых в романе династий). Равным образом нет нужды точно подсчитывать прожитые героями
В чем создатель романа верен исторической истине, так это в воспроизведении китаецентристских воззрений правителей Срединной империи, их убежденности, подлинной или напускной, что все окружающие народы по природе своей не могут быть никем иным, как подданными или вассалами Сына Неба, который волен казнить их и миловать. Это высокомерие, питавшееся верой в превосходство китайской культуры и государственных установлений над всеми прочими, не могли истребить никакие жестокие уроки истории: ведь в действительности Китай только за последнее тысячелетие пять раз полностью или наполовину завоевывался теми самыми народами, которых официально третировал как «варваров». К чести автора романа, он хоть и отдает словесную дань традиции, по большей части рисует «варваров» достойными противниками, смелыми воинами, а некоторых из них наделяет привлекательными чертами, ставящими их намного выше иных «цивилизаторов».
Здесь, пожалуй, стоит сказать и еще об одной характерной черте романа. С первых страниц действуют вперемежку, а нередко и в тесном содружестве, божества разных пантеонов — даосизма, буддизма, народной синкретической религии. Главный герой, конфуцианец-рационалист по мировоззрению, не гнушается магии и других «суеверий» Многобожие появилось в романе отнюдь не по прихоти писателя: этом отражено реально имевшее место сосуществование и взаимопроникновение нескольких, казалось бы, взаимоисключающих религиозных и философских учений. Невозможно представить себе христианский крест, висящий в мечети. В Китае же, как писал академик В. М. Алексеев, на каждом шагу можно было видеть «смешение в одном и том же храме и даже в одной и той же нише божеств самых разнообразных культов, назначений и происхождений» [11] Прося у неба милости, паломники с равным усердием приносили жертвы и даосскому Яшмовому императору, и всемилостивейшему Будде. И не считалось зазорным, если сановник, официально исповедующий философско-этическое учение Конфуция, «на досуге» увлекался противоположным ему по духу буддизмом.
11
В. Алексеев. Китайская народная картина. М., «Наука», 1966, с. 157
Говоря о встречающихся в романе исторических и географических несообразностях, мы отнюдь не стараемся «уличить» автора в недостатке знаний или небрежности. Речь идет совсем о другом о методе изображения действительности, в значительной степени связанном с фолъклорно-эпической традицией, возможно, воспринятой не непосредственно, а через демократические жанры повествовательной и сказочной литературы. Уже то, что герой романа Ян Чан-цюй и пять его жен и наложниц представлены как земные воплощения цветка лотоса и пяти жемчужин, низвергнутых с небес, есть отзвук древнего эпического мотива сошествия богатырей с неба в земной мир. Своего рода «цитаты» из сказок и легенд разбросаны по роману всюду, где речь идет о сверхчеловеческих способностях и дарованиях героев, повелевающих не только людьми, но и духами и силами природы. Особенно явственно эта связь с фольклором проявляется в батальных эпизодах, причем не только в гиперболическом и фантастическом изображении, но и в самой ткани повествования, в частых обращениях к устойчивым приемам и оборотам речи, «эпическим штампам».
Вот один из многих примеров: «Начжа с заносчивым видом выступил вперед. Ян оглядел его: девяти чи ростом, десяти обхватов в поясе, над хищными глазами нависли густые брови, нос с кулак, рыжая бородища, лицо круглое, как лепешка, в правой руке у варвара меч, в левой флаг… В стане варваров загрохотали барабаны, и на поле выскочили сразу два воина. А к Лэю присоединился Су Юй-цин, которому не было равных в умении сражаться трезубцем. Двое против двоих, они десять раз сходились, но никто не одолел» (гл. 11).
Сравним
Эти два отрывка взяты из сравнительно недавней записи устного сказа и из так называемой «народной книги», созданной на основе подобного же сказа лет семьсот назад. Как видим, все процитированные фрагменты разделены многими столетиями, но характер описаний и даже словарь весьма похожи, что говорит об устойчивости фольклорной традиции в дальневосточной культуре. Вполне вероятно, что подобные же сюжеты, но с иными героями, рассказывали и корейские сказители «квандэ». Разумеется, многое в стилистике и приемах построения образов в романе идет и от чисто литературной традиции — новеллы на классическом языке, городской повести, героическо-авантюрного, фантастического и, в меньшей степени, бытового романа.
Традиционен во всех своих поступках и суждениях и главный герой романа — Ян Чан-цюй. Во множестве произведений самых разных жанров, начиная с историографических трудов и квазиисторических преданий, изображался юноша из небогатой и незнатной семьи, своими талантами и мужеством пробивавший себе путь к вершинам власти и почета. Для Ян Чан-цюя необыкновенно быстрое достижение этих целей в какой-то мере облегчается его чудесным происхождением. Но главное все-таки в том, что все его поведение отвечает идеальным (конфуцианским в своей основе, но в определенной степени сочетающимся с народными) представлениям о достойном человеке и гражданине. Почтительный сын, заботливый и твердый глава семейства, верноподданный, все свои помыслы отдающий благу государства и народа, — таким рисуется на всем долгом пути повествования Ян.
И если в юные годы он и позволяет себе некоторые вольности: влюбляется в гетеру, не хочет жениться на дочери министра, то вскоре полностью входит в роль образцового мужа — храброго воина, мудрого государственного деятеля и доброго семьянина.
Он все знает, все предвидит, владеет всеми науками, включая оккультные, наносит поражение всем врагам, разбивает козни всех интриганов. Его любят жены и наложницы, почитают достойные царедворцы, высоко ценит император. Правда, это не спасает Яна от временных опал, вызванных интригами, от вынужденной ссылки или оставления высокого поста по собственной воле и жизни в глуши, в своем роскошном поместье. Однако тучи рассеиваются, милости возвращаются, император не в состоянии справиться с иноземными врагами и собственными злонамеренными вельможами без помощи нашего героя, и традиционный счастливый финал завершает жизненный путь Яна и его близких.
Читатель, наверное, обратит внимание на то, что Ян, являясь в нескольких войнах верховным командующим минских войск, сам очень редко непосредственно участвует в сражениях. Все воинские труды и опасности берут на себя его подчиненные или же его возлюбленные, девы-воительницы. Не следует думать, будто автор хотел этим как-то принизить своего героя: по тогдашним представлениям, задача истинно великого полководца в том и состояла, чтобы все заранее рассчитать и предвидеть, поручив исполнение своих замыслов другим. Когда это необходимо, Ян проявляет мужество в воинском деле и мудрость в политике.
Много раз на протяжении романа Ян в своих речах и докладах трону выказывает понимание истинного положения дел в стране. Впервые покинув дом, чтобы попытать счастья на государственной службе, он сталкивается с разбойниками. И тут выясняется, что он знает — эти разбойники на самом деле голодные крестьяне, которых толкает на преступление нужда, а не какая-то врожденная порочность. Впервые обращаясь к императору, он пишет о том, что его министры забросили дела страны, чиновники не умеют отличить правду от лжи, местные правители растрачивают казну и не заботятся о нуждах народа. Достается и императору — он, по словам Яна, проводит все время во дворце, судит о положении в стране лишь по донесениям своих чиновников, верит их льстивым речам. И позже он не раз без обиняков говорит государю о неблагополучии в стране, о тяготах жизни простого люда, бездарности и бесчестности сановников, всеобщем падении нравов, укоряет и самого Сына Неба.