Сон в пламени
Шрифт:
– Это Виктория? – Да.
– Примерно так я ее и представляла. Вы хорошо ее описали.
Она увидела моих родителей, их дом в Атланте, мою сводную сестру Китти на кухне, делающую пирожные «картошка».
– Вы что-нибудь читали о графологии? – Она не отрывала глаз от моего снимка в десятилетнем возрасте, где я был в форме Малой лиги. Я покачал головой. – Самое интересное – что, как утверждают специалисты, по почерку невозможно установить личность, пока не прочитаешь пять страниц рукописного текста. Некоторые крупные компании при поступлении на работу устраивают тест: написать от руки пять страниц. А потом графологу или психологу, чтобы узнать их мнение, передают только пятую страницу. По-моему, то же самое и с фотоальбомами. Нужно просмотреть его весь, прежде чем придешь к какому-то заключению. Вот сейчас я думаю: «Как это получается, что он так мало рассказывает о своей семье? Почему у него лишь две фотографии его сводной сестры?» И все такое. Но я знаю, что нужно просмотреть их все, прежде чем смогу получить ясное представление о вас.
– Хотите выпить?
Наверное, я проговорил это странным голосом, потому что она вскинула на меня глаза.
– Вы сердитесь, Уокер? Уставившись в пол, я покачал головой.
– Забавно, что в тридцать лет вас смущает случившееся в юности. То, к чему вы уже не имеете отношения, все еще цепляется за вас.
– Меня усыновили, Марис. Меня нашли в мусорном бачке рядом с одним рестораном в Атланте. Какой-то бродяга нашел меня ночью, роясь в поисках съестного. Никого, имеющего более близкое отношение к моим родителям, в моей жизни не было. Но к тому времени, когда я выяснил его имя и место жительства, он уже много лет как умер.
На ее лице отразились боль и изумление.
– Это правда?
– Правда. У меня прекрасная семья. Я очень люблю их всех, но не имею представления, кто были мои настоящие родители. А хотите кое-что узнать? Виктория всегда верила, что потому я и стал актером: чтобы когда-нибудь мои настоящие родители увидели меня на экране и узнали своего сына. Не знаю, как бы они узнали меня через тридцать лет, но она не сомневалась, что именно потому я так о усердно работаю и стараюсь преуспеть в этом деле. Она подошла и взяла меня за руку.
– И это вас смущает? Похоже на немецкую Marchen [7] !
– Если бы это была сказка, все бы было в порядке, но это реальная жизнь, Марис. Моя жизнь.
– Нет, не жизнь. Это начало жизни. Важно то, что вы делали с тех пор. Посмотрите на тех, кто родился, имея все, но потом совершенно все испоганил. Это они должны чувствовать вину. Из того немногого, что я видела и вы мне рассказали, видно, что вы хороший человек, умеющий тонко чувствовать и понимать.
7
Сказку (нем.)
– А мой развод?
– Не глупите. Половина взрослых американцев хотя бы раз разводились. Как это случилось?
– Мы слишком много обманывали друг друга.
– Это не очень красиво, но такова одна из опасностей сегодняшней жизни. Все открыто и легко, и не нужно тратить много времени для получения всего того, что, как утверждали родители, приходит только после тяжелых трудов и большой настоящей любви. По-моему, наше поколение все еще никак не привыкнет к тому, что в меню секс переходит из главных блюд в разряд закусок. Это очень плохо, но это так. Нужно просто признать это и двигаться дальше.
– Но вы сказали, что заинтересовались мной. Может, из-за моего развода вы не уверены в моей выдержке?
Она положила руки мне на плечи.
– Я неуверенна, я напугана, взволнована. Нельзя же так: тебя чуть не убили, а на следующий день ты берешь и влюбляешься. Но это случилось, правда, Уокер? Что же я могу поделать? Надеть защитный шлем и уклониться?
Я наклонился и коснулся губами ее губ. Она ответила на поцелуй, но потом по всему ее телу прошла дрожь, и губы под моим поцелуем растянулись в улыбку.
– Извини, что я трясусь. Прошло столько времени с тех пор, как я это делала. Столько времени с тех пор, как я хотела поцеловать кого-нибудь.
Я крепко обнял ее и прервал ее слова настоящим поцелуем. Ее пальцы уперлись мне в лопатки. Я чувствовал грудью ее грудь и провел языком по подбородку к горлу. Она задрожала еще сильнее, прижав руки к моей спине. Ее горло было мягким и теплым, а когда она глотнула, я ощутил под моим языком адамово яблоко. От нее пахло духами и человеческим теплом, отчего мне захотелось засунуть руки ей под одежду и коснуться горящей под ней кожи. Наш поцелуй стал менее нежным, более дерзким и влажным. Она по-прежнему дрожала, но это было в такт нашему движению, и потому я не обращал внимания.
Я повернул ее спиной к себе. Целуя ее уши и волосы, я запустил руки под ее свитер и медленно провел по ребрам к груди. Она положила свои руки на мои, не столько останавливая их, сколько присоединяясь к первому неуверенному движению вдоль ее тела. К моему удивлению, она начала мурлыкать какую-то мелодию. И чем дольше я касался ее, тем громче становилось мурлыканье. Потом она запела тихим, глубоким голосом: «Так это благодарность или действительно любовь?»
– Это страсть или ты даешь концерт? Марис с улыбкой повернулась ко мне.
– Знаешь «Ойнго-Бойнго»? Это их песня. Вот именно так я себя сейчас чувствую. От того, что ты делаешь, мне так жарко. Это потому, что приятно, или потому, что это делаешь ты?
– Надеюсь, и то и другое.
Я стал снимать с нее свитер. Когда свитер был брошен на пол, дрожь ее усилилась. Глядя мне в глаза, она быстро скинула футболку. На ней не было лифчика. Я хотел поцеловать ее большие груди, но из-за того, что они обнажились так быстро, испугался даже прикоснуться к ним. Казалось, это не их я держал в руках мгновение назад, когда ее черный свитер и белая футболка действовали как строгие блюстители приличия.
Сев на пол, она расшнуровала и сняла ботинки.
– Садись сюда со мной.
Как только я сделал это, она стала расстегивать свои брюки. Не дожидаясь продолжения, я нежно прижал ее к полу. Ковер был темно-коричневый, на его фоне ее кожа светилась, как лампа. Марис улыбнулась мне, подняла руки и помахала кистями.
– Обними меня крепче.
Через несколько часов позвонил Николас Сильвиан.
– Уокер, где Марис?
– Здесь, Николас. А в чем дело?