Соната для флейты и альта

Мартынова Марина Юрьевна

Середина 70–х

* * *

Перевернутый мир дробился, Погружаясь в рябые лужи. И пупырчатой коркой покрылся Самый воздух, ежась от стужи. И на утлом земном ковчеге, Потеряв и руль, и ветрила, Забывая о Человеке, Человечество в гибель плыло. Не достигнуть спасительной суши. Не уйти из смертного крута. И никто не спасет наши души - Если мы не прижмемся друг к другу…

Начало 80–х

«МУЗЫКАЛЬНЫЕ СТУЛЬЯ»

«Музыкальные стулья». Игра продолжается - кон за коном. Из баяна течет незатейливый бодрый мотив… Стоп! И сел, кто успел. Лишь

один, повинуясь законам, Выбывая, ушел, свой непойманный стул прихватив. Нужно только успеть, оттеснив неудачника, Изловчиться и плюхнуться. А потом, продолжая бег, Жаться ближе к сиденьям, семеня по–собачьи, Оказаться еще и еще раз не хуже всех… Ладан лип веселит обитателей летнего улья. Вылетаю со всеми, вроде, общий делю интерес… Только вот почему–то в игре «Музыкальные стулья» Вечно первою стул на себе уношу, будто крест. Жарь, седой баянист — неусыпное Время! Не спешу и не жду, когда оборвется мотив. И давно уже я не по кругу бегу - растекаюсь по древу - Всё куда-то туда, наугад - стул ненужный с собой прихватив…

2001

* * *

Циркачка в ящике! Спокойна ты В мельканье лезвий иллюзиониста. В тебе ни страха нет, ни суеты - Работаешь на удивленье чисто. Твой маг–партнер тебя тренировал, Любовно и неистово неволя. Ты знаешь, где и как пройдет кинжал. И страх забыт. И в кулаке вся воля. До совершенства номер доведен. Из ящика ты выйдешь невредима… Но если бы ножи со всех сторон И в жизни так же проносились мимо! Когда бы знать, где лезвие пройдет, Как нужно стать, чтоб избежать увечий! Отрепетировать все наперед - Паденья, взлеты, проводы и встречи… Но жизнь — смертельный номер цирковой. И нет суровей иллюзиониста. И платят изувеченной судьбой За страх, мешающий работать чисто…

1979

ПЕРЕЧИТЫВАЯ АЗБУКУ

Всё возвращаюсь к азбуке. И вновь - Вопросы, и ответы, и веленья - Которых мы не слышим. И любовь Нелюбопытством глушится и ленью. И вопрошает предок: «Како, люди, Мыслете?» — и кричит: «Он наш — покой!» Предвидел будто всё, что с нами будет, И передал письмо в наш век стальной. «Глаголь добро, — велит, — Рцы слово твердо!»… Но в азбуке нам только «хер» знаком. И пляшут на могилах злые смерды, Бряцая грязным, праздным языком…

1998

ЗАБИТЫЙ ИСТОЧНИК

Земля скорлупой облупилась. Здесь в колокол бил источник. И гладкими были камни, Истоптанные причастниками, На тропке, теперь поросшей Выцветшим сухостоем. Теперь, поди, бесполезно К земной приникать утробе, В надежде услышать биенье… Ключей бесплодные поиски - Хожденье по ленте Мёбиуса: Отыщешь ли где начало Гиблых путей твоих? А может, еще не поздно По–курьи разрыть ворох Ветоши и лузги, Отыскивая жемчужину Ключа, что давно ты забросил, Забыл, заблудившись в буднях, Как грудь забывает младенец, Когда подрастет и научится Питаться искусственной смесью, А после — супом со вкусом Курицы, «идентичным Натуральному» — гласит надпись На выброшенной упаковке… Упаковки копятся тоннами, И свалок курганы курятся, Как памятники цыплятам, Разбросавшим свои скорлупки В виде культурного слоя, Забившего те источники И гладкие камни тропок, Где прячутся от причастников Затерянные ключи…

Май–июнь 2003

РАНО УШЕДШИМ ПОЭТАМ

(Памяти Марины Цветаевой)

От сумы ли, от тюрьмы - Или просто от удушья - От людского равнодушья В мир теней уходим мы? Нет, не мы, но каждый тот, При рожденье кто отмечен И отличен тем, что вечен. Вечной

болью чей уход… От тюрьмы ли, от сумы, Как сумели, защитили? Уберечь пытались — или Подтолкнули в царство тьмы? А потом, бия себя В грудь, витийствуя лукаво И отмаливая право Жить, спокойствие любя, Жили как? Неужто червь Не точил тихонько печень Тех, кто тем лишь был отмечен, Что задел болящий нерв? Что ж виной — тюрьма ль, сума - Или просто безысходность - Суть исхода? Душ несродность? Стынь, сводящая с ума? Стынь, пустыня, плащ и посох - Всех пророков рок. А нам, Устремленным по пятам - След ступней незримых в росах.

1998

СЕСТРЕ МОЕЙ, КАЗИМЕРЕ

Черный дым сердца тревожит,

мрачный дым…

К. Иллакович, 1938 г. (перевод С. Чумакова) [1]

Смерть. И кровь. Легко ли, родная. Быть сестрою и Маткой Боской Всякому, кто, умирая, Целованья последнего просит? И, огонь засветив в палате, Подаешь ты жаждущим воду - Ангел светлый в чепце и халате. Милость к падшим, к пленным свободу Призываешь. Побагровели Руки девичьи по запястья От воды холоднее метели, От бинтов… Но войны, по счастью, Вечными не бывают… Хотя женихов — убивают… И приходят медные трубы. Что в них проку? В небесные дали Устремляется дух. А губы Все молитвы уже отшептали. Но остались последние силы - Душу рвать на бинты для сирых…

1

Казимера Иллакович (Kazimiera IUakowiczowna) — польская поэтесса. В годы Первой мировой войны была сестрой милосердия. Жених ее был убит на войне, и она, храня ему верность, так и не вышла замуж (о чем свидетельствует и «девичье» окончание ее фамилии). Единственная женщина–кавалер всех степеней Георгиевского креста русской армии.

1999

МЕНЯЯ КОЖУ

Стрясаю стресс, как пепел сигареты. Стрясаю струпья старых ран. Из кожи вон - туда, где заждались секреты Неведомых еще страстей, и струн, и стран. Из старой кожи — прочь! Грядет эпоха Познанья потаенных сил. Итожь, старуха–ночь, оскалов мертвых похоть, Пока свой новый зуб день злобный не вонзил Сквозь папиросную бумагу новой кожи. Оставив след, на сигаретный огонек похожий.

Весна 2000

* * *

Знак радикала надо мною козырьком. Я — козырем. Старуха. Дама пик. И в положенье пиковом таком Злокозненным источником интриг Слыву. Чем заслужила эту славу? Не тем ли, что не сыщете угла вы В моем дому, где чей-то лоб горячий Плеча бы не искал. А это значит - Живи навзрыд, а может быть, на взрыв. Туши пожары взрывами терпенья. И в корень зри, покуда, почву взрыв, Рок–радикал несется в наступленье. И, набекрень сбивая козырек, Исполнен злобы к тем, кто непокорен, Он из меня почти уже извлек Мой неуживчивый, квадратный корень…

2002

СТАНСЫ

На порог ступила без спроса, Растеряла со старта прыть… Жизнь моя! Черновой набросок Того, как могло все быть. Был бы путь беззаботен, но мне ведь Приходилось, дружище, там Не своей его болью мерить Да платить по чужим счетам. Продырявлен алмазной крошкой, Рассеваемой по судьбе, Мой пустеет карман понемножку В такт небрежной летучей ходьбе. Земляных червей камарилья - Им летанье не по нутру - Ежедневно мне режет крылья, Но они отрастают к утру. Я в земной тараканьей кухне - Будто ящерки скинутый хвост. Распростерт в поднебесье дух мой И утыкан гвоздями звезд. По нему бы перебелила Все нелепости в черновике. Только мне и ошибки милы, И помарки в каждой строке.