Соната для флейты и альта

Мартынова Марина Юрьевна

Весна 2000

ПОВОРОТЫ СУДЬБЫ

Есть азарт в поворотах судьбы, В сумасшедших ее виражах, Есть усталость на взлете — и, взяв неожиданный крен, До трусливой мольбы, До тошнотного свиста в ушах, Мы вцепляемся в поручни пережитых перемен. Разогнав колымагу и вдруг Спохватившись: куда мы летим? — Осознав с полдороги, что нет никаких тормозов, Что обрывы да скалы вокруг, Мы, взамен направленья пути, Различать начинаем обманный, погибельный зов Черт ли мечет по шесть - По три в ряд? И в его казино Ты рулеточный шарик, но числишь себя игроком.. Чет ли, нечет? Где сесть? А глядишь — и упал на «зеро». Кто сочтет твои кости, коль выпал судьбы перелом? Что орать да чудить У глухих безответных дверей? Не дождавшись приема, вернешься в свой старый подъезд. Кто

сказал, что ходить Там опасно, где нет фонарей? Я все больше страшусь хорошо освещенных мест. Я не множу потерь, Поминутно скорбя о былом, Но заветных тропинок ищу меж расхожих дорог. Каждым шагом, поверь, Я пытаю судьбу на излом, Направленье по звездам держа — на родимый порог.

Ноябрь 2002

Часть вторая. Andante

СВЕТ ОСЕННЕГО ХРАМА

Что за свет по земле? Иль затеплила свечи трава? Или в зеркальца луж загляделся Господь с высоты? Это осень горит на ресницах твоих, синева. Это сердце печет Серафим у могильной плиты. Это вечную память творит облетающий лист, Обещая забвение боли ушедшим от нас. Свет осеннего храма, как радость пасхальная, чист И страданье в любовь обращает, как пепел в алмаз. Я причастье приму, отрясая прошедшего прах, Всем древесным нутром ощутив обнаженья озноб, И, себя распиная на пересеченных ветрах, Их елею подставлю пылающий памятью лоб.

26–28.10.02

ЗНАК НАДЕЖДЫ

Был в начале жизненной повести Перестук вагонных колес. В полумраке ночного поезда - Страх, растущий из детских слез, Из фантазий: а вдруг на станции Папа с мамой сойдут на перрон - И отстанут, и там останутся, А меня унесет вагон. Непостижными жизни законами Все свершилось, сбылось, стряслось… Мимо мчащими эшелонами Решетило судьбу насквозь. Уходили вагоны радости, Шли случайных удач поезда… Но в каком-то немыслимом ракурсе Знак надежды чертила звезда…

1995

ДОЖДЬ И БЕЗЫСХОДНОСТЬ

Когда дождь барабанит по крышам и стеклам и сплошною завесой отгораживает вас от мира, вы сидите в своих уютных квартирках, довольные тем, что никто не ждет вас там, под дождем. Синеватый огонь тлеет в телеэкране, тихо вьется дымок сигареты и рассеивается, как ваши мысли (всё об одном, но о чем?) и снова растет, и взвивается, а потом исчезает опять — Безысходность. Безысходность царит в вашем доме и раскладывает ваши пасьянсы и читает молитвы о том, чтобы хоть один промокший путник постучался к вам, попросил ночлега, оставил следы мокрых сапог на вашем уютном ковре, выключил назойливый телекамин, наполнил комнату холодной сыростью и теплыми слезами, но никто - никто, кроме Безысходности - не посетит ваш дом, и сигарета (о когда же прекратится этот дождь!) будет вашей единственной собеседницей. Сигарета и Безысходность, которая всё молчит, бездумно разгоняя сигаретный дым — и настежь - настежь готовы распахнуть вы двери, выбежать, вырваться в дождь с непокрытой головой, пробежаться по холодным лужам с криком: «Воздуха!»… Но мысль о простуде, и о вашей солидности, и о соседях, крутящих пальцем у виска - останавливает вас, и вы улыбаетесь кисло и тупо. И, не отрывая глаз от телевизора, раскладываете всё тот же пасьянс. («Пасьянс» — значит — «терпение» - о, вы терпеливы!) Терпите же. Терпите и знайте, что дождь всё равно когда-нибудь кончится. Кончится раньше, чем вы решитесь на безумство. … Но если бы с ним кончалось всевластие Безысходности!

1978

ГАЛЕРНЫЙ РАБ

Спина уже привыкла, задубев, К змеиным, обжигающим ударам. Однажды бросят в океана зев Меня — еще не старым. Усталым сном сменился гром цепей На краткий час — и вновь полуживого Влекут к веслу — и возглас «Веселей!» Плеть подкрепила снова. Так день за днем по капле жизнь моя Из тела тощего сочится в поры. О, знаю, в неизвестные края Уйду я скоро. Но в тех краях чем буду я без вас - Без плети, без весла и без цепей гремучих? Так сросся с тем я, от чего угас. Что бьет и мучит, Что

если избавленье там, в раю. То намертво вцеплюсь я в цепь свою!

Декабрь 1999 – январь 2000

КАПЛЯ

Мир перевернутый сжат до предела В капле дождя на окошке моем. Вот бы душа отстранилась от тела: Глянуть в нее, как в оконный проем! Что я увижу? На загнанной кляче. Неисправим, все вперед и вперед Едет, затем, что не может иначе, Едет за правдой сеньор Дон Кихот. Криком «Распни!» исцеленный калека Метит в соавторы новых Голгоф. Пред человечностью у человека Невозместимых все больше долгов… Капля дождя на окошке набухла, Слишком для тяжести этой мала, И взорвалась хрупкой россыпью, будто Выдержать больше не в силах была…

Конец 70–х

* * *

Переполненная чаша Тихой струйкой изливалась, И кроваво расползалось По столешнице вино. Перепуганное детство Тихомолком в угол жалось, И в глазищах расширялось Темной немоты пятно. Перепаханное поле Жизни, смерти, драк, сомнений Все сливалось в боль и жалость Переломанных судеб. Перемятое терпенье Глухо в бунт перерождалось - И, казалось, еще малость - Лопнет небо в сотни неб… Перерезанное горло Больше страшным не казалось: Что-то вдруг со всеми сталось - То ль привычка, то ль усталость Мертвой хваткою сильна. Перекошенной личиной Дно угрюмо издевалось, Мертвой зыбью продолжалась Гробовая тишина. Переполненная чаша Вдруг пустою оказалась В перевернутом пространстве Неразгаданных миров. И в обратной съемке струйка Тонкой змейкой извивалась, Легким дымом удалялась, Высветляя в воду кровь.

1997

* * *

Н. Авербух

О боль и трепет каждого заката, Когда с тревогой глупой смотришь вдаль: Не навсегда ли свет ушел куда-то? Не навсегда ль? О боль и трепет каждого рассвета, Когда с тревогою — взойдет иль нет? — В каемку неба глядя, ждешь ответа: Не брезжит свет? О смерть отчаянья, спокойного и злого, Прыжок в пучину с черного моста - Тот страх во сне: вдруг не проснешься снова? Вдруг позади — черта?..

МАЛЬЧИК ДЛЯ БИТЬЯ

Анне Мамаенко

У конюшни, в навозной луже, Только мухам зеленым нужен, Бьется, корчится человечек - За чужие грехи ответчик. Тонет, желтую жижу пьет… Лишь ленивый его не пнет. Лишь ленивый не кинет камень, Не разжижит лужу плевками… Мальчик, мальчик — в чем виноват он? Что на свет родился когда-то? За кого он несет ответ В той игре, где ответа нет? Он не знает — он только терпит, Сердца птичий смиряя трепет. Чистый–чистый в луже лежит: Он слезами своими омыт.

Май 2002

СОН ГЕНИЕВ РОЖДАЕТ ЗЛОДЕЕВ

Анне Мамаенко

«Ты заснешь

надолго, Моцарт!»

А. Пушкин

Моцарт, Моцарт! Зачем ты уснул так рано? Там, в зеркальном проёме ждал тебя Он - Черный твой Человек — иль не знал ты — странно - Что злодеев рождает гениев сон? И что в недрах твоих зародилось твое созданье - Твой Сальери, тебя отравивший вдруг Жаждой почестей здешних? Твое призванье Погибает, раздавленное признаньем… Сын ли, пасынок ты Гармонии?.. Гаснет звук… Моцарт, Моцарт, зачем ты уснул безмятежно? Так безгрешно доверчив, так светел, что глух и слеп: Пожирает тебя изнутри так легко и нежно Червь, рожденный в тебе — и ты теперь просто склеп… Моцарт, Моцарт! Зачем ты уснул однажды, Не окончив свой Реквием?.. Да не ты ли Сам себе заказал его? Смерти жажда - С жаждой жизни в обнимку в одной могиле. И когда сочинял ты первые такты, По пятам за тобой брела твоя слава - Иль бежала она впереди? Разве не так ты Обращал вино свое в уксус — в отраву, Много лет хранимую для особого случая, Когда вырастет новый хозяин львиного прайда, Когда Моцарт бездарно уснет — или лучше: Доктор Джекиль выпустит своего Хайда - Того, кто допишет тебе за тебя твой Реквием, Поверяя алгеброй такты последние — звуки посмертные Те, в которых сольются в одно семейство Гений твой и твое — твое! — Злодейство!