Соната незабудки
Шрифт:
Позже, днем, когда Одри вместе с семьей села за обеденный стол, ее душа все еще парила в небесах, сопровождаемая музыкой, которую они с Луисом создали вместе, а перед глазами вставали новые образы и картины, нашептанные Луисом, рожденные его пытливым гением. Она больше не боялась его. Скорее наоборот, она чувствовала, что понимает его. Одри знала, что не должна любить его, но Луис стал самым дорогим для нее человеком. Он был не от мира сего, и он пленил ее дух своей музыкой, страстью и импульсивностью, делавшими его самого таким уязвимым. Она старалась
— Ты так волнуешься перед своим праздником? — спросила у племянницы тетя Эдна, когда они принялись за еду.
— Да, — ответила она.
Тетя Эдна нахмурилась, не одобряя ее настроения.
— Она нервничает, потому что влюблена, — громким шепотом пояснила Айла.
Лицо Одри стало багровым от стыда и горького чувства обиды. Она укоризненно взглянула на сестру.
— Прости меня, Одри, — засмеялась Айла. — Но у тебя же все на лице написано, и, в конце концов, они все равно все узнают.
Трое братьев захихикали, прикрывая рот ладошкой.
— Не смущай сестру, — нежно упрекнула Роуз младшую дочь, с укоризной глядя на сыновей. Ей ужасно хотелось спросить у Одри, кто этот счастливчик.
Одри опустила глаза. Она была бы очень рада, если бы случилось чудо и она исчезла из этой комнаты. Но бьющий через край энтузиазм Айлы вышел из-под контроля.
— Она влюблена в Сесила Форрестера, — выпалила Айла, радостно подпрыгивая на стуле, отчего волосы упали ей на лицо. — Но она не думает, что ее чувства взаимны. Только Одри может быть такой скромницей.
— Давайте сменим тему, — строго сказал Генри.
Роуз поймала взгляд сестры. Выражение ее лица не изменилось, но Роуз прочитала в ее глазах удовлетворение. Тетя Эдна тоже все поняла. Сестры прекрасно понимали друг друга. Сесил, без сомнения, мог стать для Одри прекрасным мужем.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Одри сидела в одиночестве под сенью эвкалиптового дерева, глядя на здание клуба с безучастной покорностью. Она знала, что не следовало доверять Айле свой секрет, но, как дурочка, в очередной раз поддалась порыву и все рассказала. Теперь родители думают, что ее сердце принадлежит Сесилу. Знай они правду, они бы умерли от горя.
Потом ее мысли переключились на Эмму Леттон. Интересно, как бы сложилась ее жизнь, выйди она замуж за аргентинца? Была бы она счастливее, или их чувства — не более чем страстная влюбленность, которая со временем исчезла бы без следа? Возможно, неосознанное стремление нарушить правила и испробовать, какова на вкус жизнь за пределами уютного островка их общины, подтолкнуло эту девушку к действию.
Она знала, что Сесил достоин любви. Не потому, что интуитивно понимала, что именно этого от нее ждали родители, а потому, что слышала отзывы людей о братьях. Сесил был уравновешенным, ответственным, обладал прекрасными манерами, особым шармом и подавал большие надежды на работе. Луис же был своенравным и импульсивным. Человеком, который не пошел воевать за свою страну.
— Вы хорошо себя чувствуете? — раздался сзади низкий голос.
Одри обернулась и в лучах солнца увидела Сесила, который смотрел на нее сквозь затемненные очки.
— Я в порядке, — ответила она со вздохом. — Прошу прощения, что так внезапно ушла сегодня утром. Было очень жарко, и мне вдруг стало нехорошо.
— Надеюсь, вам уже лучше. Здесь в тени прохладно. — Он улыбнулся ей, и вокруг рта появились крошечные морщинки. На жарком аргентинском солнце он успел хорошо загореть. — Не возражаете, если я составлю вам компанию?
Одри кивнула, и он присел возле нее. Только сейчас она заметила, что на нем костюм для верховой езды, начищенные коричневые кожаные ботинки и рубашка-поло.
— Вы играете в поло? — удивилась она.
— В Англии иногда играл, — ответил он, а затем уточнил: — Но хвастать мне нечем.
— Здесь вы подучитесь. Аргентина — страна конного поло.
— Я знаю. Мне легко даются те виды спорта, где есть мяч. У меня хороший глазомер, поэтому игра в поло мне близка. А практика отточит навыки.
— Вы правы, — согласилась девушка, глядя вдаль. — Вам здесь нравится?
— Уже чувствую себя как дома. Приятные люди и прекрасный жизненный уклад. В этой части света нет ни серого неба, ни послевоенной депрессии.
— Я слышала, вы вернулись с войны героем, — сказала Одри, ища способ подвести разговор к интересующему ее предмету — Луису. — Вы, должно быть, очень храбрый.
— Никто заранее не может предсказать, как он поведет себя на поле боя. Я боялся, что струшу перед лицом опасности. Но война сделала из меня мужчину.
— Все только и говорят, что о вашем героизме, особенно полковник Блис. Он искренне восхищается вами.
Сесил засмеялся:
— Полковник слишком добр ко мне.
— А Луис не воевал, не так ли? — спросила Одри. Она знала ответ, но ей нужно было как-то оправдать упоминание его имени.
Лицо Сесила потемнело, утолки рта опустились.
— Нет, Луис не такой, как все.
— Это — часть его особого обаяния, — сказала Одри, отворачиваясь, чтобы Сесил не заметил вспыхнувшего на ее щеках румянца.
— Вы — уникальный человек, если считаете его обаятельным, — сказал Сесил, испытывая по отношению к Одри чувство восхищения и благодарности: она нашла в Луисе хорошие черты. Эта способность сопереживать вызывала доверие. — Ах, Одри, иногда он приводит меня в отчаяние, — добавил он. — Я беспокоюсь о Луисе, о его будущем.
— Но он справляется со своей работой в компании отца, не так ли?
Сесил утвердительно кивнул и засмеялся.
— Вы такая милая, Одри! Он получает зарплату, потому что ваш отец — очень щедрый человек. Единственное, чего хочет Луис, — мечтать и играть на фортепиано. Если бы не музыка, я бы считал его совершенно потерянным, но он очень одаренный пианист. Жаль, что он не может направить свой талант в другое русло. Не хочет работать. Он мог бы давать концерты, причем скоро стал бы одним из лучших. Он мог бы преподавать музыку или писать ее, но ему не хватает желания и дисциплинированности. Вместо этого он сидит за столом в душном офисе в городе, рисуя шаржи на прохожих. Он живет в своем собственном мире, и никто не может достучаться до него. Никто, даже я.