Сонеты 98, 95, 49 Уильям Шекспир, — лит. перевод Свами Ранинанда
Шрифт:
«Посредством Сатурна они стремятся представить ту силу, которая поддерживает циклический ход времени и смены сезонов года. Именно такой смысл несёт греческое имя этого бога, ибо его зовут Хронос, что то же самое, олицетворение «Chronos» или «Времени». Сатурн, со своей стороны, получил своё название потому, что он «насыщался» поглощением сезонов года; это история о том, что он регулярно пожирал своих собственных детей. Этот факта послужил объяснением того, что божество управляющее временем в конце концов последовательно поглощало каждый сезон года, продолжив
— Квинтус Луцилиус Бальбус (Quintus Lucilius Balbus), который приводил доводы Цицерона, изложенные в его трудах.
(Cicero, Marcus Tullius (2008) (45 BCE). «De Natura Deorum», («On the Nature of the Gods»). Translated by Walsh, P.G. (in German re-issue ed.). Oxford, UK: Oxford University Press. Book II, Part II, § C, pp. 69—70. ISBN 978-0-19-954006-8).
Предположение критика Кэтрин Данкан-Джонс, действительно, подкреплялось тем фактом, что Саутгемптон, будучи 8-летним ребёнком был передан в декабре 1581 года, когда в начале января 1582 года окончательно переехал жить в Сесил-хаус на Стрэнде, семейное имение его опекуна сэра Уильяма Сесила. Именно о нём, прибывшем в дом опекуна было описано Шекспиром при помощи необычайно образной аллегории «шекспировского» иносказательного языка в содержании «до конца непонятого» критиками сонета 5.
Рассматривая литературный образ «heavy Saturn», «тяжёлого Сатурна» сонета 98, хочу отметить схожий образ «Сатурна» в пьесе Шекспира «Цимбелин, Король Британии» акт 2, сцена 5. Фрагмент перевода, которого любезно прилагаю ниже для ознакомления и сопоставления читателем:
— Confer!
________________
________________
Original text by William Shakespeare «Cymbeline, King of Britain» Act II, Scene V, line 1372—1406
ACT II, SCENE V.
Another room in PHILARIO'S house.
(Enter POSTHUMUS LEONATUS)
POSTHUMUS
Is there no way for men to be, but women
Must be half-workers? We are all bastards;
And that most venerable man which I
Did call my father, was I know not where
When I was stamp'd. Some coiner with his tools
Made me a counterfeit; yet my mother seem'd
The Dian of that time. So doth my wife
The nonpareil of this. O, vengeance, vengeance!
Me of my lawful pleasure she restrain'd
And pray'd me oft forbearance; did it with
A pudency so rosy, the sweet view on't
Might well have warm'd old Saturn; that I thought her
As chaste as unsunn'd snow. O, all the devils!
This yellow Iachimo, in an hour, — was't not? —
Or less, — at first? — perchance he spoke not, but,
Like a full-acorn'd boar, a German one,
Cried
But what he look'd for should oppose and she
Should from encounter guard. Could I find out
The woman's part in me! For there's no motion
That tends to vice in man, but I affirm
It is the woman's part; be it lying, note it,
The woman's; flattering, hers; deceiving, hers;
Lust and rank thoughts, hers, hers; revenges, hers;
Ambitions, covetings, change of prides, disdain,
Nice longing, slanders, mutability,
All faults that may be nam'd, nay, that hell knows,
Why, hers, in part or all; but rather, all.
For even to vice
They are not constant, but are changing still
One vice, but of a minute old, for one
Not half so old as that. I'll write against them,
Detest them, curse them; yet 'tis greater skill
In a true hate, to pray they have their will.
The very devils cannot plague them better.
(Exit)
William Shakespeare «Cymbeline, King of Britain» Act II, Scene V, line 1372—1406.
АКТ II, СЦЕНА V.
Ещё одна комната в доме ФИЛАРИО.
(Входит ПОСТУМИЙ ЛЕОНАТУС)
ПОСТУМИЙ
Неужто, нет пути для мужчины быть мужчиной, но женщины
Должны быть наполовину трудягами? Мы все — бастарды;
И тот, самый достопочтенный человек, которого Я
Называл моим отцом, был Я не знаю, где
Когда меня отштамповывал. Некий чеканщик с помощью его инструмента,
Сделавший из меня подделку; и всё же моя мать казалось, что была
Дианой того времени. Так же делала моя жена
С бесподобностью той же. О, отмщение, отмщенье!
Она удерживала меня от моего законного удовольствия,
И меня куда чаще умоляла об воздержанности; и делала это с
Пухлостью настолько розовой, сладчайшим взглядом от того,
Что смогла бы отогреть старину Сатурна; чтоб Я посчитал её
Настолько целомудренной, как нерастаявший снег. О, всё дьяволы!
Этот жёлтый Яхимо, в течении часа, — не так ли? —
Иль менее того, — поначалу? — Возможно, он говорил нет, но зато
Словно, объевшийся желудями боров, какой-то немецкий,
Завопил «О!» и вскарабкался на неё; и не встречая сопротивленья
Но та, которую он высматривал, должна была противиться ему, и
Она должна, исходя от вероятной стычки оградиться. Смогу ли Я, уяснить
Женскую позицию в себе! Чтобы не было движение сомнений там,
Когда появится тенденция к пороку с мужчиной, только Я подтверждаю
Это женская черта; хоть, будет это ложью, и отмечаю её
Женской: льстивостью — её; обманчивостью — её;