Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров
Шрифт:
— Не то слово! Аферистка! Знаменитость во всем мире! — Он приложил палец к губам и вместе со свитой двинулся дальше.
Сонька подмигнула Горелову, положила руку на столик, разжала кулак. На ладони лежали серебряные часы полицмейстера. Девушку и штабс-капитана стал душить смех. Они отворачивались, зажимали рты и никак не могли успокоиться.
Одесса встречала хорошей погодой, невероятным бедламом, шумом и толкотней.
Как только Сонька и штабс-капитан вышли из вагона, к ним тут же подрулил
— Добро пожаловать в наш славный город, господа. Я не ошибся?
— Не знаю, — пожала плечами Сонька, улыбаясь.
— Мадам Сонька?
Она протянула ему руку, кивнула на штабс-капитана:
— Папочка.
— Догадываюсь. — И представился: — Семен Гохштейн. А по-одесски — Сема Курносый. — Он поманил пальцем носильщика, распорядился: — Выгружай вещи господ. Только так — я еще не моргнул, а они уже здесь!
— О чем разговор, Сема? — развел руками тот.
Пока носильщик выносил вещи из вагона, Сонька осмотрелась, увидела поодаль трех воров и среди них — Ваньку Лошадь. Они не уходили, отслеживали встречу.
Носильщик подхватил чемоданы и заспешил на выход.
— Эй, биндюжник! — крикнул ему вслед Сема Курносый. — Не так бегом! Я все ж таки с дамой!
— Что вы говорите? — развеселился носильщик. — А я как-то не заметил!
Сема уверенно зашагал впереди, расталкивая народ, следом за ним пробирались Сонька и штабс-капитан, а носильщик с грузом еле поспевал за ними.
Повозок на привокзальной площади было достаточно, но прибывшие разбирали их быстро, скандаля по-одесски — без злобы, но с криками.
Высокую гостью ждала персональная карета, белоснежная, с двумя гарцующими жеребцами.
— Дочь, это весьма высокий прием, — с гордостью отметил штабс-капитан. — Тебя здесь встречают, как королеву.
— Молодец папашка! — Сема сиял от счастья. — Мадам Соня, Одесса ждет вас. И Матвей Абрамыч прислал за вами свой личный выездной экипаж.
— Матвей Абрамыч это кто? — не поняла гостья, любуясь каретой и лошадьми.
— О боже! — воскликнул одессит. — Какое счастье, что он этого не слышит. — И повернулся к носильщику: — Скажи, мой хороший, кто такой у нас Матвей Абрамыч?
— Мотя Бессарабский? — переспросил тот, после чего закатил глаза и беспомощно развел руками.
— Вы видели, что ответил этот биндюжник? — Сема был доволен. — У нас есть Одесса и есть Матвей Абрамыч. Не будет Моти Бессарабского — погибнет Одесса. Запомни это. Соня!
— Надеюсь, я его увижу, — сказала девушка.
— Нет, мадам! Это Мотя вас увидит. А вы будете просто сидеть и не верить своим ушам. Потому что каждое слово Моти — это бриллиант!
Пока носильщик забрасывал вещи на верх кареты, Сема заметил, что к ним направляются московские воры — Ванька Лошадь с двумя товарищами. Он быстро покинул Соньку и штабс-капитана, двинулся москвичам навстречу.
— Ну что? — повернулась Сонька к Горелову.
— Что? — переспросил задумчиво тот. — То, что ты теперь, доченька, на прицеле не только у полиции, но и у воров.
Она усмехнулась:
— Ничего, выкрутимся.
Сема о чем-то бегло переговорил с незнакомым Соньке московским вором Карманом и вернулся обратно.
— Кто это? — спросила Сонька.
Сема громко заржал:
— Будто не знаешь! Товар отправили, товар приняли.
Гостиница «Красная» располагалась в самом центре города. Сонька стояла возле окна, задумчиво наблюдала протекающую за окнами одесскую жизнь.
Шумел по-южному нарядный и неторопливый народ; продавцы фруктов, тряпья и иноземных поделок расхаживали с лотками по улицам, предлагая свой товар; в уличных ресторанчиках сидели одесситы, громко хохотали, обсуждали последние сплетни и новости.
Дом легендарного Моти Бессарабского ничем особенным снаружи не отличался, разве что размерами — он занимал целый двор. Здесь была голубятня, винные погреба, своя продуктовая лавка, конюшня на десяток лошадей. Высоченный забор скрывал дом от глаз посторонних.
Легкая пролетка остановилась у ворот, на землю сначала спрыгнул Сема, подал руку Соньке. Последним из пролетки выбрался штабс-капитан Горелов. Все вместе они направились к воротам.
Сема подергал за веревку звонка на калитке, из нее выглянул здоровенный бугай, окинул беглым взглядом прибывших, узнал Сему и без слов впустил их во двор. Он проводил гостей до парадного входа. Сема дернул за дверную щеколду — дверь оказалась открытой. Втроем они прошли в огромный холл, плавно перетекавший в просторную гостиную, частично заставленную мебелью. Сам Мотя — большеголовый, кучерявый — сидел в высоком кресле, обитом темно-красным бархатом. Он был одет в белую сорочку навыпуск.
Он веселыми глазами посмотрел на вошедших, но подниматься не стал — ждал, когда те подойдут. С откровенным интересом рассматривал девушку.
— Вот эта босячка и есть та самая Сонька Золотая Ручка, о которой трындит вся кацапия? — спросил он.
Сонька остановилась в шаге от вора, улыбнулась:
— А этот босяк и есть тот самый Мотя Бессарабский, о котором трындит вся Одесса?
Вор повернул голову к Семе:
— Послушай, Сема. Кто обучил эту дамочку нашей мове?
— Клянусь, Матвей Абрамыч, только не я.
— Я не о тебе, идиот. О чем ты можешь научить, если сам с детства малограмотный! Если она с Одессы, то почему я ни разу не встречал это явно не славянское личико на Дерибасовской? И что это за пожилой фраер рядом с ней?
Штабс-капитан пожелал было ответить, но Сема опередил его:
— Ейный папашка, Матвей Абрамыч.
— Похож на дочку, как турецкий султан на дядю Мойшу. Или из полицеймахеров, или из портянщиков.
— Зачем звал, Мотя? — прервала его Сонька. — По делу или просто так побазарить?