Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров
Шрифт:
— Я тебе нравлюсь? — спросила она прямо.
Шелом нервно сглотнул и кивнул.
— Очень.
— Ты мне тоже, — соврала Соня. — Поэтому поступаем так: отец твой богатый?
— Конечно. У нас акции пяти шахт! — не без гордости сообщил юноша. — И еще несколько ювелирных лавок.
— Значит, буду жить у вас.
— Ты так решила?
— Я так решила. Терпеть не могу свою мачеху.
— А я своего папу люблю, — признался парень.
Соня строго посмотрела на него.
— Это плохо. Придется выбирать — между
— Почему?
— Одинаково любить двоих невозможно.
Шелом растерянно привстал.
— Я буду любить сразу двоих. И тебя, и…
Договорить он не успел. Соня приложила ладошку к его губам:
— Посмотрим. — Она тоже поднялась. — Ну что, говорим, что согласны?
— Да.
Они двинулись к двери, и Соня придержала Шелома.
— А ты очень ревнивый?
— Это как? — не понял тот.
— Будешь злиться, если я буду ходить, скажем, в гости к своей сестре?
— К сестре — не буду. А к другим… К другим — буду.
Соня рассмеялась, слегка потрепала его по щеке.
— Но тебе придется месяц потерпеть, ревнивец, пока мне стукнет шестнадцать!
Подвенечное платье, в котором Фейга уже не однажды выходила замуж, Соне было велико. Невеста стояла на стуле посреди гостиной, а вокруг нее колдовала Фейга, держа в руке иголку, а в зубах — булавки с цветными головками. Мачеха сидела за столом, традиционно попивала вино, наблюдая за процессом подгонки платья. Фейга рассказывала:
— Папочка купил мне это платье пять лет тому назад, когда выходила замуж за первого своего мужа Йосю Циммермана. Тогда оно было совершенно белое, почти прозрачное. Когда Йосик увидел меня в этаком наряде, он просто озверел и едва дотерпел до ночи! Боже, что он вытворял со мной, что выделывал! Хотя и второй муженек, Веня Кугельман, тоже не отличался особой нравственностью в постели. Знаете, что он придумал? Вы даже не можете себе представить, какие кульбиты он выделывал…
— Надеюсь, ты не станешь демонстрировать сейчас эти кульбиты? Девочка может этого не вынести, — попробовала остановить ее Евдокия.
Фейга рассмеялась:
— Ой, я вас умоляю, пани Евдокия! Эта девочка в скором времени выкрутит такие кульбиты, что дай бог нам с вами вынести это! — и шутливо ущипнула сестру за бок. — Или я не права, сестренка?
Соня недовольно убрала ее руку и с сияющей улыбкой ангелочка посоветовала:
— Подшей повыше левый край. Иначе я загребу всю пыль на дороге.
День был пасмурным, сыпал мелкий дождь. Городское кладбище выглядело пустынным и унылым.
Соня, стоя возле могильной плиты, под которой были похоронены отец и мать, едва слышно шептала:
— Дорогая мамочка, дорогой папа… Извини, папа, но я буду говорить с мамочкой. Мне так плохо, так одиноко без тебя. Ты мне опять приснилась, и я опять во сне плакала. Через три дня я выйду замуж, так хочет Евдокия и Фейга. Мне жених совсем не нравится, но выхода нет. Я стану женой тощего и глупого Шелома. А вот пани Елена уехала. Уехала навсегда. И я теперь одна. Совсем одна, мамочка…
Свадьбу Сони и Шелома справляли в ресторане при постоялом дворе. Ресторан был большой и светлый, гостей собралось не менее ста человек, причем публика пришла самая разнообразная — от ортодоксальных чопорных иудеев в черных шляпах и с пейсами до польских панов, веселых, шумных, бесцеремонных, быстро пьянеющих.
Соня, прелестная и юная, сидела во главе стола, рядом с ней сопел и краснел от счастья и стеснения Шелом. По бокам от жениха и невесты, соответственно, расположились их родственники.
Из Евдокии вовсю лезла украинская сочность и сексуальность, Фейга была томной и соблазнительной. Время от времени она бросала взгляд на красивого и, видимо, состоятельного поляка, сидящего напротив. Пану томная еврейка определенно нравилась, он время от времени приподнимал фужер с вином, давая понять Фейге, что не прочь продолжить знакомство. Рядом с паном Школьником сидела его жена, мать Шелома, пухлая, клюющая носом дама, которая много и вяло ела и ни с кем не общалась.
Отец жениха, быстро захмелев, перетягивался через своего сына, пытался объясниться с невесткой:
— Девочка, дочечка моя! Я не был знаком с твоим папой и сожалею об этом. Но убежден, что он был бы очень доволен твоим выбором. Ты будешь жить у нас, как у индюшки под крылышком, и ни в чем не будешь нуждаться. Главное же, а это самое главное, чтоб ты любила нашего Шеломчика, была ему верной и преданной женой!
— Папа! — не выдержал Шелом. — Ты мне изгваздаешь своей вилкой весь костюм!
— Тебе не совестно, Шелом? — удивился пан Школьник. — Не совестно прерывать папу какими-то глупостями, когда он говорит твоей жене о серьезных вещах! Изгваздаю этот костюм — куплю другой! Но никогда не смей перебивать папу!
— Извини, папа.
— Паны и Панове! — закричал пожилой еврей, ведущий свадьбу. — Думаю, настало самое время выпить за пана Школьника и очаровательную пани Школьник — отца и маму счастливого Шелома! Папе и маме всегда везло друг с другом, так пусть теперь повезет и молодым в гнездышке, которое для них свили родители! Лыхаем, панове!
Все поднялись и выпили. Соня неожиданно увидела среди гостей пана Лощинского, того самого, что не так давно приходил в их дом с определенным предложением. Рядом с Лощинским сидела его жена, худенькая тусклая пани. Сам же неудачливый ухажер не сводил с юной невесты жадного взгляда, сгорая от желания и страсти.
— На кого ты смотришь? — шепотом спросил Шелом, склонившись к Соне.
— Так… На гостей, — пожала она плечиками. — Какие разные и какие противные.
— Кто, например?