Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров
Шрифт:
Штабс-капитан протянул к нему руку, принялся гладить по волосам:
— Бедный… Бедный ты мой. — Вытер слезы на щеках пана, с усмешкой признался: — Я ведь тоже ее люблю.
Тобольский выпрямился, отвел его руку. Горелов понял реакцию пана, улыбнулся:
— Нет, не так, как ты. Я люблю ее, как отец.
— Отец?
— Да, отец! Пусть даже неродной! Ведь у меня никого. Один… Помру — никто даже не вспомнит, что был такой человек. А может, и не человек вовсе. Пьяница.
Оба помолчали, неожиданно штабс-капитан
— Здесь море рядом. Пошли посмотрим на него ночью. Такую красоту ты в жизни не видел.
— Видел, — засмеялся Тобольский. — Встретил ее, теперь не могу забыть.
Мужчины засмеялись, поднялись из-за стола.
— У тебя деньги есть? — спросил Горелов.
— Много. Надо рассчитаться?
— Сделай одолжение. У меня ни копья. Все пропил, а доходов никаких. Даже милостыню никто не подает.
Пан Тобольский махнул халдею, тот мигом оказался рядом.
Штабс-капитан и Тобольский сидели на высоком берегу и любовались ночным светом, льющимся на бескрайнюю водную пустыню. Вяло набегали волны на берег, еле слышно доносился гудок парохода, а там вдали сверкала бесконечная вода, пугающая и завораживающая.
За окном уже плыла разбавленная слабым утром ночь, Сонька и Кочубчик не спали. Точнее, Володька дремал, а девушка рассказывала ему:
— Завтра мы идем в театр.
Володька удивленно икнул.
— Это куда?
— В театр. Посмотрим новую постановку.
— Не-е, в театр я не ходок. Засмеют кореша.
— Нужно, Володя. Меня ведет хвост. А раз меня, то и тебя.
Кочубчик мгновенно протрезвел:
— С чего ты взяла?
— Вижу. В гостинице, на улице — везде.
— Ну и чего делать?
— Говорю ж, пойдем в театр…
— Дура, что ли? Какой театр, когда нас пасут?!
Сонька нежно погладила его по голове:
— Слушай сюда. Мы пойдем в театр, а оттуда нас перебросят в другое место.
— В какое?
— На дно. На время, нам найдут причал.
Володя привстал, оперевшись на локоть:
— Мамка, ты куда меня тащишь? На кой хрен нам эти мансы? С чего ты взяла, что нас пасут?
— Утром выйдешь из номера, сам увидишь.
Кочубчик расстроено откинулся на подушку.
— Мне еще этого не хватало! Ну, мамка, влип я с тобой.
Она улыбнулась:
— Все будет путем. Со мной, Володя, не пропадешь.
— А макаку тоже возьмем в театр?
— Макаку заберет ее хозяин.
Когда уже засыпали, Кочубчик неожиданно поднял голову, спросил:
— А как хоть представление называется?
— «Гамлет».
— Смешное что-то?
— Очень. Спи.
Театр блистал позолотой, хрустальными светильниками, разодетыми дамами, торжественными, в черных фраках господами.
На Соньке было бледно-розовое платье с глубоким вырезом. Она и Кочубчик сидели совсем близко к сцене. Сонька вся растворилась в спектакле, в переживаниях, в театре. Кочубчик же страдал от жаркого шерстяного костюма, от тугого воротничка с бабочкой, от шумных, бесконечно хлопающих соседей, от непонимания происходящего на сцене.
Артист, играющий Гамлета, был молод, стремителен и красив. Он часто срывал бурные аплодисменты, страдал и падал на колени, отчего воровка подавалась вперед, забыв о публике и даже о Володе Кочубчике.
Рядом с Сонькой сидел тучный господин, увешанный уймой золотых цепей, брелоков, браслетов, часов. Его неуклюжие движения заставляли девушку изредка раздраженно отодвигаться, но театральное действо и игра главного героя снова захватывали воровку.
Наконец пошел занавес, зал, что называется, взорвался аплодисментами, зрители вставали с кресел. Кочубчик тоже привстал, он недоуменно и возмущенно смотрел на публику, затем толкнул Соньку:
— Чего это они?
— Боже, какой актер, — пробормотала та.
— Кто?
— Гамлет.
Актеры все выходили и кланялись, им бросали цветы и кричали: «Браво!» Поклонники буквально лезли на сцену, пытаясь прикоснуться к исполнителю главной роли.
Воровка тоже хлопала и тоже требовала выхода героя на авансцену. Неожиданно ее взгляд упал на часы соседа, болтающиеся над его карманом, — она ловко сорвала их и тут же изо всей силы бросила на сцену — прямо на Гамлета. Он поймал подарок, изумленно оценил его, послал Соньке воздушный поцелуй и несколько раз поклонился персонально ей.
Володька склонился к Соньке, прошептал:
— Ты, что ли, бросила?
Она кивнула, не сводя глаз со сцены.
— А чьи котлы, мама?
Сонька показала взглядом на жирного соседа с цепями, и оба стали хохотать. Сосед, глядя на них, тоже смеялся, не понимая причину их веселья и относя ее на счет спектакля.
Уже через несколько минут Сонька и Кочубчик, сопровождаемые юрким служителем театра, пробрались за кулисы. Обошли сваленные декорации, поплутали по узким загогулистым театральным коридорам, шарахнулись от артистов, не успевших снять грим, парики и костюмы, и добрались наконец до служебного входа.
Возле входа стоял пароконный с закрытым верхом экипаж. Театральный служитель выпустил Соньку и Володю из двери, прошептал:
— Вас доставят куда положено.
Кучер дождался, когда пассажиры усядутся, и ударил по лошадям. Экипаж тронулся из театрального двора в город.
В дороге Володька чуть высунул голову наружу, тревожно понаблюдал за улицей, ничего опасного не заметил и повернулся к Соньке:
— А где твой генерал, мама?
— Пьет, — сухо ответила она.
— Может, разыскать?