Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров
Шрифт:
— Все может быть, доченька, — заключил печально штабс-капитан. — Паренек хмыреватый.
Она ничего не ответила на эти слова, поправила на плечах теплую накидку и пошла вниз по лестнице.
Помещение картежного дома было небольшим, но из-за сизого курева, карточных столов и громких воплей игроков понять здесь что-либо было невозможно.
При входе в клуб Соньку внимательно осмотрели два уркаганистого вида парня, один из которых типично по-одесски процедил:
— Было
— Фима, я слышал про твой интерес еще позавчера, — ухмыльнулся второй. — И каждый раз твой вялый интерес упирается в чье-то твердое время.
Сонька не обратила внимания на острослова, прошла в глубину зала, стала осматривать столы. Кочубчика она увидела сразу. Он сидел за большим столом, целиком погруженный в игру. Играл по-крупному, что вызывало особый ажиотаж как зевак, так и других игроков. Но что самое интересное — ни игроки, ни посторонние не подсказывали, не вмешивались в игру, лишь в случае удачного или неудачного хода надсадно вздыхали и снова зависали над столом.
Володя с лихорадочным блеском в глазах прибирал к себе раздаваемые карты, что-то беззвучно шептал, доставал из карманов мятые купюры, ждал ходов остальных игроков. Он явно проигрывал.
Сонька остановилась за его спиной, некоторое время понаблюдала за происходящим. Кон завершился, солидная куча денег под дружный утробный смех зевак уплыла в противоположную от Кочубчика сторону, и он неожиданно вскочил, заорав как резаный:
— Поцы! Если вы хотите поставить хату Вовы Кочубчика на уши, то он колыхал вас по самое интересное!
Он ринулся на подозреваемого в нечестной игре, и парни начали таскать друг друга меж столами.
Их стали разнимать, и, когда наконец разняли и утихомирили, Володя и обидчик вернулись на свои места.
Сонька подошла сзади к Кочубчику, коснулась его плеча:
— Володя…
Он оглянулся и не сразу понял, кто это.
— Пошли домой, — негромко сказала воровка.
Кочубчик привстал, глаза у него были белые. Тихо и очень внятно он произнес:
— Послушайте, тетя… Тикайте отсюда, пока я еще хоть что-нибудь понимаю. И вообще, пусть вас ноги больше сюда не тащат. Это, мадам, гиблое для вас место. — И вдруг снова заорал: — Сгинь, холера!
С осатанелым лицом он дожидался, пока девушка не спеша не развернулась и так же не спеша не направилась к выходу.
Судебный пристав Трынько, недовольный перспективой оказаться вне своей постели в столь поздний час, грозно расхаживал по комнате и что-то прикидывал. Трое присутствующих — полицмейстер Соболев, дежурный полицейский и городовой — не сводили с начальства глаз, ожидая решения.
— Кто из уважаемых господ значится среди пострадавших? — спросил пристав полицмейстера Соболева.
— Многие. К примеру, у супруги господина почтмейстера сняли брошь стоимостью почти пять тысяч рублей. А супруга товарища прокурора, к примеру, лишилась недавно купленных золотых часиков.
— Я самолично наблюдал, — откашлявшись, сообщил городовой, — как плакали-с жена Василия Никитича, нашего благодетеля и покровителя. Он крепко гневался на полицию, что не усмотрели хищения драгоценного свадебного подарка. Даже топал ногами…
Пристав Трынько снова помолчал, посмотрел на полицмейстера.
— Ваши люди были на балу?
— В обязательном порядке, — подтянулся тот. — В количестве семерых лиц.
— О ком докладали?
— О двоих особах — молодой даме и сопровождающем ее генерале. Также при них находился известный одесский марвихер Володя Кочубчик.
— Дама — кто такая?
— Прибыла из Москвы, проживает в «Красной».
— Генерал?
— Отец девицы.
— Чем выделялись на балу?
— Девица имела знакомство с банкиром Олиевским, танцевали много и с удовольствием. После чего господин Олиевский представил ее своим друзьям.
— Среди друзей оказались пострадавшие?
— Так точно! — бодро ответил полицмейстер Соболев. — Именно среди них больше всего случилась неприятность.
— Факт воровства никто не заметил? — допытывался пристав.
— Никак нет. Воровства как такового не было. Дамочке стало плохо, и была срочно вызвана медицинская карета.
— А что генерал и Кочубчик?
— Укатили вместе с занемогшей особой.
Пристав помолчал, покрутил в задумчивости головой:
— Неприятно и непонятно.
— А чего ж тут приятного и понятного? — обиженно вставил реплику городовой. — Василий Никитич даже пригрозил, что, ежели не будут найдены и возвращены драгоценности, полиция больше не получит его денежного покровительства. И кулак с дулей приподнес к моему лицу.
— Завтра же разузнать, кто такие эта дамочка и генерал, — распорядился Трынько. — В «Красную» направить агентов, а за Кочубчиком — особый надзор.
Сонька не спала. Лежала в постели, смотрела то на отблески на шторах, то на потолок и никак не могла уснуть. Прислушивалась к каждому шороху, к шагам в гостиничном коридоре, к скрипу дверей. Неожиданно для себя все-таки уснула, как провалилась.
Сонька как раз наводила утренний марафет, когда в номер постучали. Воровка вытерла лицо и быстро направилась открывать.
Увидев штабс-капитана, она не смогла скрыть разочарования, даже раздражения.
— Чего тебе?
Он молча прошел мимо нее, положил на стол пару газет:
— Посмотри, чего пишут.
Девушка развернула одну из газет, увидела крупный заголовок через всю первую полосу:
ЗНАТНЫЕ ДАМЫ ГОРОДА ЛИШИЛИСЬ СВОИХ БОГАТСТВ