Сонные войны. Дилогия
Шрифт:
– Я не подведу вас, - сказал Джон.
– Мы не сомневаемся Джон, - сказал Гнолт.
– У тебя просто нет другого выбора.
Вольт
Два мужчины вышли из машины, и пошли к высокому зданию "Кахома корп.". На первом этаже их встретила девушка, они представились, и она указала на лифт. В небоскребе их тринадцать, так что заблудиться немудрено, впрочем, один из них прекрасно знал дорогу без подсказок. Они прошли к кабине, рядом дежурил охранник. Ему тоже пришлось представиться, и только когда его пластиковая карточка попала в прорезь,
– Хорошее здание, - сказал Ким.
– И лифт прикольный.
– Он ведет на самый верх и это единственный способ добраться до Чана.
– Поговаривают, что он живет в этом здании.
– Нет, Чан сан много разъезжает по Китаю.
На этом разговор оборвался - они приехали. Ким и Джек вышли из кабины, и попали в просторный кабинет на самом верху здания. Выше только вертолетная площадка. Обстановка не впечатляла нагроможденностью - только стол и большой экран на стене. За столом сидел старый китаец в шелковом кимоно и курил длинную трубку. Вначале он никак не отреагировал на появление гостей, но когда они подошли вплотную, два светло коричневых глаза посмотрели на мужчин сквозь линзы очков. Линзы увеличивали, и Киму показалось, что где-то там в самой глубине зрачка маленький паучок плетет паутинку. Он встряхнул головой, видение исчезло.
– Желаю здравствовать Чан сан, - сказал Джек.
– Вот тот человек, о котором мы с вами говорили.
– Здравствуйте, - сказал Ким.
Старик продолжал пыхтеть трубкой и молчал. Только густые клубы дыма выходили изо рта, и делали Чана похожим на дракона.
– Чан сан?
– сказал Джек.
– Я слышал тебя, - ответил старый китаец.
– Значит, вы тот, кто умеет хорошо говорить?
– Да это моя профессия. Я начал работу на радио ди-джеем, потом некоторое время проработал на...
– Это меня не интересует. Вам предстоит очень важный разговор и очень скоро.
– С кем?
– Его зовут Вольт. Он продюсер из Голливуда. И один из Семи Толстых Ткачей.
Старик прикрыл глаза и опустил голову, как будто последние слова принесли ему боль. Ким увидел свое донельзя искаженное отражение в его лысине.
– Семь кто?
– Ваша задача спасти мою жизнь, а может и жизни миллионов людей, - проигнорировал вопрос Чан.
– Простите, но я не думал что все настолько серьезно.
– Объясните ему Джек.
– Хорошо Чан сан, - поклонился высокий помощник.
– Чан сан собрался продюсировать один фильм в Голливуде. "Кахома корп." выделит на это около ста миллионов долларов. Кроме нее вложится ряд спонсоров и кинокомпаний. В общем, кино обещает быть очень прибыльным и стать культовым. И тот самый Вольт не хочет, чтобы оно выходило.
– Почему?
– Потому что он зло!
– резко сказал Чан.
– Потому что он есть кошмар и ужас, и нет силы, что могла бы встать перед Семью Толстыми Ткачами. Мы решились на это и у нас есть только два выхода. Победить или умереть. Мы последние кто понимает - еще можно что-то спасти. И если у нас получится, другие последуют нашему примеру. И тогда мы одолеем зло по сравнению с которым Гитлер лишь жалкое недоразумение!
– Зло? О чем вы говорите?
– Это тебя касается. Через десять минут Чана сана свяжут по телемосту с Вольтом. Твоя задача сказать ему, что его предложение отклонено.
– А что за предложение, и почему вы не можете сделать это сами?
– Потому что дьявольские речи его, могут проникнут в мой разум, - опять вмешался китаец и откинулся на спинку кресла. Карие глаза закатились, как будто Чан увидел на потолке что-то любопытное.
– Он предложил лично пересмотреть и переработать сценарий. Чан сан уже стар, а Вольт очень настырен и мы опасаемся за его здоровье. Так что твоя задача сказать, что нас устраивает сценарий и его к работе над лентой не допустят. Даже больше того - снимать фильм будем в Китае, а не в Америке.
– А кто он такой, что вы должны перед ним отчитываться?
– Официально: продюсер, режиссер и автор сценариев. На его счету сто восемьдесят пять фильмов. Общим числом он получил шестьдесят четыре Оскара и сто семнадцать Каннских Львов. Если я начну перечислять, все его награды на это уйдет пару часов.
– А почему я тогда о нем ничего не знаю?
– Потому что под своим именем он поставил всего два фильма, и те низкобюджетные. Они нашли признание только в интеллектуальных кругах и видели их немногие. Но скажу тебе так - за каждым третьим сценарием фильма, удостоенного награды стоит он. И ни один более менее бюджетный сценарий не проходит, пока Вольт его не утвердит.
– Это круто. Но я думаю справлюсь.
– Будем надеяться молодой человек, - сказал Чан.
– Садитесь на мое место, а я буду следить за всем из соседней комнаты.
Китаец уступил кресло и пошел к небольшой дверке в стене справа. Ким сел и отметил, что оно не несет в себе следов тепла китайца. Как будто не человек здесь сидел, а статуя.
– Теперь пару советов на дорожку, - сказал Джек.
– Слушай старина, я профессионал. Я два года увольнял людей в Америке и спас троих самоубийц. Я профессиональный переговорщик, и думаю смогу справиться с такими пустяками.
– В таком случае, я присоединюсь к Чан сану.
Джек ушел, а Ким откинулся в кресле. Он совершенно не волновался и это хорошо. В переговорах главное - это первое впечатление. Заставить ЕГО нервничать, показать что ТЫ, спокоен. Завладеть инициативой в самом начале. Он, правда, не видел Вольта, но так как ему предстояло ругаться, решил даже закинуть ноги на стол. Это подчеркнет незначительность разговора.
Экран на стене загорелся. Пару секунд он оставался пуст, а потом его заполнила толстая рожа, с донельзя злыми маленьким глазками.
– А ты кто такой мать твою, и где Чан?
– сказал толстяк с экрана.
– Для начала здравствуйте. Зовут меня Ким, а вас?
– Ким улыбался правым уголком губ. Он знал насколько ехидная эта его усмешка.
– Ким значит?
– полуприкрыл глаза толстяк.
– Как же знаю. Дерьмовый трепач. Значит, Чан сдрейфил?
– Я уполномочен заявить от лица мистера...
– А не пошел бы ты в задницу, уполномоченный! Слушай меня Чан, я знаю, что ты сейчас это видишь. Я сотру и тебя, и твою компанию, и твою семью, и семьи твоих детей, и вообще всех вас с лица Мира. Ты даже не представляешь, кому перешел дорогу. Твой фильм провалится, если его вообще выпустят, а иначе не может быть. А теперь ты. Ты ведь не знаешь даже кто я, не так ли?