Соня рапортует
Шрифт:
Военные действия в Шанхае затмили все другие события для тех, кто был их свидетелем. Внешне в период военных действий европейцы жили в сравнительной безопасности. Однако это нападение стало настолько ясным, жестоким и наглядным уроком методов, используемых капитализмом, что у многих оно вызвало поворот в сознании. Все, кто был втянут в водоворот этих событий, сделали для, себя вывод. Думаю, что эти события в значительной мере способствовали тому, что Рольф стал коммунистом, оказали решающее влияние на развитие Вальтера. Мне хотелось бы привести отрывок из письма Рольфа его родителям, которое отличается от его прежних писем.
22
«…Все это заставляет сжиматься сердце. Напасть на слабую страну, отнять у бедных грабежом и разбоем последнее — тревожный и возмутительный факт. Мы наблюдаем здесь подлинную причину вторжения, эта причина — достижение экономических преимуществ.
…Эта тема постоянно находится в центре дискуссии, зачастую очень ожесточенной, поскольку отношение иностранцев к происходящему возмутительно»
Общество, симпатизирующее тем, от кого оно ожидает наибольшего барыша, и продающее тех, кому оно обязано своим благополучием, заслуживает презрения. Как мне кажется, дело зашло столь далеко, что мировая история подлежит суду народов».
29 января 1932 года я писала:
«В китайских кварталах Шанхая неспокойно… Повсюду стреляют. На углах воздвигнуты баррикады из колючей проволоки и бревен. Японцы введут себя отвратительно, нейтральный сеттльмент» — тоже. Иностранный волонтерский корпус надумал пригласить подразделение японских войск охранять часть его территории. Само собой разумеется, что вместо выполнения охранных функций эти войска ведут обстрел китайской части города, в то время как китайцы не осмеливаются вести ответный огонь по сеттльменту.
Вчера мы забрались на крышу и смотрели на горящий Чапэй — китайскую часть города. Пламенем объяты железнодорожные составы; Северный вокзал, а также здание „Коммерциель пресс“ — самой крупной газеты в Китае и одной из крупнейших в мире — сгорели.
Самое отвратительное в агрессии Японии состоит в том, что через два часа после предъявления ультиматума мэру Шанхая, на который они получили полностью удовлетворяющий их ответ, японцы открыли огонь».
2 февраля 1932 года
«Письмо все еще здесь, поскольку нет смысла его отправлять, так как почта полностью парализована. Сеттльмент находится в осадном положении. После десяти часов вечера никто не имеет права выйти на улицу. Наш дом переполнен. Повар привел свою дочь и сестру своей жены, затем прибыла Амма с тремя детьми; все ночуют у нас…
Тысячный лоток людей — пешком, на тележках, в колясках рикш, на автомобилях — течет из китайской части Города, в том числе женщины с детьми, со свертками и одеялами. Многие сидят на улицах. Пустующие дома переполнены беженцами».
Семь родственников повара и Аммы жили в это время у нас. Типично, что английская компания, которой принадлежал наш дом, обратилась к нам с письмом, в котором говорилось, что, согласно договору, дома по могут сдаваться китайцам и что ими получена жалоба о нарушении нами этого пункта договора. Встречи товарищей в нашем доме не прерывались. В течение дня все китайцы находились во дворе. Тем не менее Рихард мне впервые сделал замечание, сказал, что моя готовность оказать помощь слугам разительно отличается от поведения других иностранцев и потому бросается в глаза.
Для нашей группы эти недели были периодом активной работы. Наряду со всеми военными вопросами, касающимися Японии, Рихарда интересовало положение дел в китайском квартале, в японском квартале Хонкен, настроение китайского населения, поведение европейцев, моральное состояние 19-й армии, ее состав, ее поведение по отношению к японцам, а также к китайской Красной армии, с которой она раньше сражалась.
Мои письма отражают впечатления этих дней.
2 февраля 1932 года
«Нам стало известно, что один наш китайский друг, проживающий в японском квартале, арестован. Мы начали его разыскивать. Японский квартал выглядит ужасно. Улицы словно вымерли, людей не видно, лишь валяются трупы да проезжают автомашины с тяжелым вооружением. У большинства домов оконные стекла разбиты, двери выломаны. К счастью, у нас была с собой визитная карточка одного японца. Все посты нас пропускали. Наш друг жил вместе со своим шурином — зубным врачом. Мы нашли зубного врача, но его сведения были неутешительными. Китайцы, проживающие в домах, где стреляли, были убиты. Когда родственник нашего друга услышал, как в дом ворвались солдаты, он пробрался на чердак и спрятался в большой корзине вместе со своим девятилетним сыном. Наш друг говорил, что если прячешься, то вызываешь у японцев подозрение. Он был интеллигентным молодым человеком, который прошел курс обучения в Америке и много читал. Наверное, у него были книги и о России Когда зубной врач решился спуститься вниз, то он увидел, что письменный стол был перерыт, а наш друг исчез».
Я посетила японский квартал по просьбе Рихарда. Визитная карточка японца, о которой я упоминала в письме к матери, принадлежала Хоцуми Одзаки. Лау — наш исчезнувший друг — был постоянным посетителей его книжного магазина. Рихард одобрил наше предложение выполнить эту опасную миссию вдвоем — лучше всего это могли сделать женщины-европейки.
8 февраля 1932 года
«К стрельбе уже так привыкли, что не обращаем на нее внимания. Пропали без вести два наших китайских друга. Разыскивая их, я смотрела вчера на колонну пленных в составе 117 человек — единственно оставшиеся в живых после ареста и переданные японцами англичанам, то есть англичане обнаружили эту группу и спасли ее. Состояние, в котором находились пленные, описать невозможно. Большинство из них было арестовано на улице или дома. Среди них мирные жители, рабочие, кули и студенты. Все время они находились со связанными за спиной руками. Их тела были покрыты ранами от побоев и штыков. Одному из них не давали спать четверо суток.
Ну да хватит о войне. Конечно, японцы в своей жестокости не оригинальны. Китайцы относятся к коммунистам не лучше, а что было в период мировой войны!»
Через шанхайские городские власти Рольф раздобыл мне разрешение на посещение полицейского участка и лагеря беженцев.
13 февраля 1932 года
«Вчера у Миши был день рождения, ему исполнился год. Амма и повар сложились и купили ему костюм и ботиночки — блузу, штанишки из ярко-оранжевого шелка и розовый галстук. Выглядел он во всем этом невероятно комично. Я надеялась, что до прихода гостей он основательно обмочится и тогда мы сможем переодеть его в голубой костюмчик, однако, опасаясь именно этого, Амма каждые полчаса держала бедного ребенка над горшком. Рост Миши сейчас — 71 сантиметр, и он упирается головой и ногами в края кроватки. О большой кровати я еще не позаботилась, поскольку беженцы заняли одну комнату, а я с Мишей сплю в другой, радуясь про себя тому, что наше совместное пребывание затянулось.