Соня рапортует
Шрифт:
Посреди полей высились похожие на кегельный шар надгробные холмы или чудесные старые деревья, посаженные в честь предков. Посадка этих деревьев имеет и хозяйственное значение. В период уборки озимого ячменя, когда рисовые поля залиты водой и нет места для просушки урожая, ячмень собирают порядно в снопы и вывешивают их на деревья. Картина такова, как будто деревья одеты в желтые платья. За рисовыми полями возвышаются зеленые горы.
Ланьци расположен на реке.
Вечером в день приезда мы посетили бургомистра Ланьци, передали ему рекомендательное письмо Бернштейна. На следующий день мы должны были отправиться на лодке вниз по течению реки. Бургомистр настаивал, чтобы нас сопровождала охрана — двое полицейских. Ночью, когда мы были еще в постелях, появились старший полицейский и два его помощника, от которых нам с трудом удалось избавиться.
Строка из этого же письма:
«В последнюю субботу с нами снова были Киш и Агнес».
В одном из предыдущих писем я писала, что на ужин к нам пришел Эгон Эрвин Киш и задержался до двух часов ночи. Поначалу я с ним заспорила, сказала ему, что он тщеславен. Две недели: мы не виделись. Затем помирились, и я написала домой, какой он интересный человек.
4 мая 1932 года
«Теперь мы очень мило относимся друг к другу. Он звонит:
«Детка, это твой добрый дядюшка Киш. В воскресенье я хотел бы к вам зайти».
В последний раз он пришел усталым, прилег на кушетку в рубахе без галстука, с засученными рукавами. В этой позе мы его сфотографировали. Надеюсь, что снимок получился.
Этот снимок мы ему вручили с надписью «Неистовый репортер».
Утром он уехал в Пекин.
Киш был в восхищении от одной статьи, опубликованной в «Роте фане» под названием «В руках у японцев», но не знал ее автора [24] .
24
Речь идет о репортаже в «Роте фане» от 24 апреля 1932 года, который я опубликовала под псевдонимом.
«…Еще одна звезда на шанхайском небосклоне — Рози Грефенберг-Ульштейн. Я «вкушала» ее за ленчем в доме Бернштейна, Киш назвал ее «капиталистическим болотным цветком», о чем она сама нам с возмущением рассказала…»
Я очень ценила книги Киша. Некоторое предубеждение возникло лишь после того, когда я узнала, что он намерен пробыть в Китае всего три месяца и затем написать книгу об этой стране. Агнес и я были возмущены таким поверхностным, как нам казалось, подходом к делу. Кто мог решиться даже приблизительно познать эту страну в столь короткое время! Мы не знали, какой исключительной работоспособностью обладает Киш. Он имел основательную подготовку, обладал талантом быстро схватывать новое и тщательно все перепроверял.
Летом 1932 года Агнес и я планировали провести самое жаркое время в Гуйлине, расположенном в провинции Шанси на высоте тысяча двести метров над уровнем моря. Агнес выехала заранее и сняла для нас бунгало. Поначалу с нами собиралась также ехать Сун Цинлин. Я знала ее уже давно как жену умершего президента Китая Сунь Ятсена.
После его смерти ее политические взгляды еще более полевели. В тот период Сун Цинлин поняла значение сотрудничества с Советским Союзом. Я часто посещала ее вместе с Агнес, бывала у нее и одна. Это была хрупкая, грациозная женщина. Ее жизнь не была легкой. Одна из ее сестер была замужем за Чан Кайши. Другая — за министром финансов правительства Чан Кайши. Сама она из-за своих политических взглядов была в немилости в кругах влиятельной семьи. Как-то она подарила мне шелковый ишан, который я носила многие годы. Все же она не поехала с нами в Гуйлинь. Рихард был против того, чтобы я появлялась с ней в обществе. Я писала своим родителям о путешествии, прибытии и жизни в Гуйлине.
Июль 1932 года
«Позавчера мы благополучно прибыли в Гуйлинь. Нас сердечно встретила Агнес. Поездка вверх по течению реки Янцзы (пять дней) проходила вдоль красивых берегов, но была печальной. На остановках к нам подплывали в корытах для стирки белья нищие и беженцы. Здесь в прошлом году было наводнение — Янцзы вновь вышла из берегов. Повсюду видны полузатопленные хижины и поля. Наше дальнейшее путешествие проходило в открытой коляске рикши под проливным дождем по размокшей от грязи, ухабистой дороге. Затем час мы тряслись в громыхающем автобусе до подножия горы. Оттуда на вершину ведут крутые дороги, которые мы преодолели за три часа на раскачивающихся носилках. Проходит пять минут, кули кладут носилки на землю, говорят, что клиент слишком тяжелый, и просят дополнительные чаевые. С этим надо соглашаться, иначе до темноты до Гуйлиня не доберешься.
На крутых участках дороги кули вдруг заявляют, что дальше надо идти самому, хотя в условиях оговорено, что они должны нести клиентов всю дорогу. С Мишей на руках мне пришлось пройти пешком часть крутой каменистой дороги. С ухмылкой на лице за нами следовали кули; многие жалуются на китайцев, иные даже приходят в ярость, но что можно требовать от кули, получающих нищенскую зарплату за свой каторжный труд?
На пароходе мне представилась возможность познакомиться с миссионерами, многие из них выглядят ужасно. Еще хуже их жены, особенно американки. Сладкоглазые, высушенные пугала. Одна жена миссионера впервые приехала в Гуйлинь в 1907 году. Ее дочурка не выдержала палящую жару Ханькоу. Врач заявил, что надо убираться отсюда. Женщина уехала с ребенком в горы, с помощью китайцев построила за три недели дом из камня и глины. Через несколько дней ее ребенок был здоров и весел. Этот же ребенок был с ней и сейчас — 39-летняя женщина, высохшая до костей, на голове замысловатая шляпа, в руках сумка с рукоделием».
Письмо родителям. 5 июля 1932 года, Гуйлинь
«Каждый день после обеда мы вместе с Агнес долго ходим пешком, любуемся прекрасными видами долины реки Янцзы и горной цепью Хубей, где находятся красные. Здесь наверху их тактика хорошо понятна, поскольку повсюду горы, покрытые густой, как в джунглях, растительностью. Если тропинки в гору обрываются, то никакие части противника пройти не могут, только местные красные, то есть Красная армия с помощью местных крестьян. К сожалению, леса здесь нет, только густой кустарник. Китайские крестьяне слишком бедны, чтобы дожидаться когда дерево вырастет. Они рубят кустарник и небольшие деревья, сжигают их на уголь или делают веники и продают. В условиях Китая может сохраниться, лишь бамбук, вырастающий за шесть недель».
27 июля 1932 года
«Агнес вернулась в Шанхай за шесть недель до моего отъезда отсюда. Здесь сейчас доктор Фогель из немецкой торговой палаты, с которым мы иногда вместе совершаем прогулки. Неделю назад мы с ним и профессором Отмаром совершили вылазку. Отмар говорит по-китайски. Мы пошли к храму, и он прочитал и бегло перевел все надписи, в том числе на древнекитайском языке, которого не знают сами китайцы. Его считают лучшим иностранным знатоком китайских диалектов. В остальном он не очень симпатичный человек».
По моим письмам домой никогда нельзя было заметить, что у меня подчас было тяжело на душе. Матери хватало своих проблем с шестью детьми. Мне, правда, и не хотелось изливать ей свою душу. Последние две недели в Гуйлине я провела в подавленном настроении. Уже давно в Китае были арестованы два товарища — супруги Ноленс-Руг. Я лично их не знала, однако судьба этих людей волновала нас всех. Китайский суд должен был приговорить их к смертной казни. В книге «Доктор Зорге радирует из Токио» описывается, как с помощью добытых Рихардом денег удалось заменить смертный приговор пожизненной каторгой.