Соня рапортует
Шрифт:
За этим последовало вступление нацистских полчищ Гитлера в Польшу, а 3 сентября 1939 года началась вторая мировая война.
Из письма родителям, 5 сентября 1939 года
«Вот, значит, какие дела. Пока все происшедшее не укладывается в сознании. Поскорее напишите, в какой степени это затрагивает вас. Мы сможем по-прежнему пользоваться гостеприимством этой страны. Я останусь здесь, в северной Швейцарии. Срок выданного мне разрешения скоро истекает, но его наверняка возобновят, потому что мне все равно некуда деваться. Здесь очень одиноко. Поезда ходят гораздо реже, чем раньше, так что лишь изредка можно отлучиться отсюда… Странно, что закаты остались такими же прекрасными и мирными: даже дети в своей ничем не омраченной веселости кажутся чужими».
Октябрь 1939 года, из письма в Лондон
«Я теперь редко получаю весточки
Сенокос у крестьян был моей «дневной работой». Дважды в неделю ночами я выходила на связь. За визитами к Блеллохам часто следовало радиодонесение Центру.
Не занималась ли я исподтишка выуживанием вестей в собственных интересах у людей, которые радушно меня принимали, относились ко мне с симпатией и доверием? Думать так было бы ошибкой. Я интересовалась событиями международной жизни, внимательно следила за их ходом и могла обсуждать их на уровне, приемлемом для такого осведомленного журналиста, как, скажем, Роберт Делл. Даже не будь у меня моей особой цели, я вряд ли могла бы беседовать с ним на какие-то другие темы. Разумеется, по мере накопления опыта у меня развивалась способность наводить разговор на темы, способные представить интерес для Советского Союза. В таких беседах я, например, могла узнать об истолковании пакта о ненападении или о реакции на начало войны в кругах Лиги Наций гораздо больше, чем об этом писалось в газетах стран-членов. Военной информации тогда в моем распоряжении не было, но информация политическая также имела значение для Центра. Бывая в Женеве, я всегда старалась поговорить с возможно большим числом знакомых и возвращалась хотя и с пустыми руками, но отнюдь не с пустой головой.
Лен и Джим поселились в Монтрё в пансионе «Элизабет». В каком-то магазине я углядела забавную детскую игрушку, стоившую в пересчете на немецкую валюту марок семь, и немедленно купила ее: телеграфный аппарат Морзе с ключом, зуммером, батарейкой от карманного фонаря и таблицей морзянки. По вечерам игрушкой забавлялся Миша; когда же он был в школе, она попадала в руки Лена и Джима, регулярно приходивших на занятия.
В конце сентября или начале октября Герман пожелал воспользоваться моим несколько более солидным, чем у него, опытом и с моей помощью собрать свой передатчик. У меня он прожил несколько дней. Однажды, когда он возился на втором этаже с передатчиком, в доме появились два сотрудника швейцарской секретной службы. С помощью Олло я успела предупредить Германа. Он поспешно собрал и спрятал детали передатчика, но о присутствии его самого я никак не могла умолчать. Ему пришлось показаться, я притворилась смущенной тем, что у меня, женщины, ведущей бракоразводный процесс, обнаружили молодого мужчину. Не помню, чтобы незваные гости задавали какие-то специальные вопросы, касающиеся нашего радио. Мы надеялись, что этот визит — простая формальность, одна из тех, что были порождены обострением обстановки с начала войны.
Атмосфера в Швейцарии явно была предгрозовой. Органы контрразведки трудились день и ночь. Женева, местопребывание Лиги Наций, бывшая в силу этого своеобразным международным «местом свиданий», словно магнит притягивала к себе агентов всех стран и множество загадочных иностранцев. В городе циркулировало множество слухов.
С началом войны выход радиолюбителей в эфир был запрещен. Следовательно, одинокий передатчик вроде моего обнаружить было просто. В Швейцарии пользовались более совершенными пеленгаторами, чем в Польше.
После мобилизации отряд швейцарских солдат численностью человек тридцать расположился в заброшенном бараке над нашим домом. Расстояние между нами составляло что-то около двухсот метров: незавидное соседство при нашей работе.
После того как в доме побывали агенты секретной службы, мы с Германом, дождавшись темноты, зарыли наши передатчики в густом лесу ниже Кротового холма. Мы располагали хорошим тайником в лесу справа от дома, но там нас мог бы увидеть или услышать караульный солдат из барака. Вниз пришлось спускаться по круче, и мы старались производить как можно меньше шума. Зарыть в темноте, путаясь в корнях и мелкой поросли, два передатчика, каждый размером с патефон, было делом нелегким. Обливаясь потом, с промокшими ногами и расцарапанными руками, мы поползли назад, наверх, хватаясь за кусты, чтобы не свалиться. Внезапно Герман остановился и отчаянно закашлялся. «Тише, Герман, тише», — зашептала я. Герман, когда он вновь смог заговорить, пробормотал: «С одним-то легким это трудновато». Только тогда я узнала, что в Испании он потерял легкое.
Мы не могли быть уверены в том, что визит агентов обойдется без всяких последствий, встревожились — особенно из-за паспорта Германа — и точно условились, как и что будем отвечать в случае возможного ареста.
На следующее утро по тропе, которая вела только к нашему дому, спустились двое неизвестных. Мы заметили их еще издали. Передатчики мы успели спрятать, материалов в доме не держали, а следовательно, Олло и ребятишек должны были оставить в покое. Герман спокойно ждал приближавшихся людей; думаю, что спокойной была и я.
Незнакомцы оказались солдатами. Они несколько раз обошли вокруг дома, то здесь, то там задерживаясь, а затем скрылись. Их появление трудно было объяснить.
Спустя несколько дней меня «попросили» встретиться в одном из лозаннских кафе с неким представителем швейцарской службы безопасности.
Моим собеседником оказался чиновник, который вежливо расспрашивал меня об обстоятельствах моей жизни. Наконец он заявил, что, по имеющимся у властей сведениям, у меня, возможно, есть радиопередатчик и я им пользуюсь. На меня донесла посыльная из бакалейного магазинчика в Ко. Он так и сказал «донесла». Когда она однажды доставила нам покупки, до ее слуха донесся стук ключа Морзе. Я засмеялась и предложила пройти в ближайший магазин игрушек, чтобы увидеть, а еще лучше купить этот криминальный предмет и предъявить его девушке. Если же игрушки там не найдется, мы можем немедленно вместе подняться ко мне, наверх. Впрочем, не могу ручаться за то, что она находится хоть в мало-мальски приличном состоянии, поскольку принадлежит моему девятилетнему сыну. Чиновник жестом отклонил мое предложение, хотя я повторила его. Больше я на эту тему не заговаривала, чтобы не придавать делу большего значения, чем мой собеседник. В ответ на его вопросы я рассказала, что мы эмигранты, что мой отец занимает профессорскую кафедру в Англии и что я живу за счет моего вложенного в английский банк состояния и на деньги, присылаемые мне мужем, с которым мы разъехались.
Я была готова услышать вопрос о Германе, но его не последовало. Перед тем как чиновник распрощался со мной, я сказала, что мне больно и обидно видеть, как в нейтральной демократической Швейцарии в чем-то подозревают лиц, преследуемых Гитлером, вместо того чтобы вплотную заняться нацистами, которых в стране хоть отбавляй. Я говорила искренне, и он, кажется, ответил мне столь же честно: «Я сделал бы это во сто раз охотнее».
Сказанное мною о деньгах в Англии соответствовало действительности. Я всегда держала на банковском счету сэкономленную сумму в размере трехмесячного содержания в качестве обеспечения для детей на тот случай, если со мной что-нибудь случится или мне придется внезапно уехать. Банковский счет в Англии был полезен во многих отношениях. Центр использовал его для посылки денег мне и моей группе. Вскоре после начала войны Англия блокировала операции по переводу фунтов стерлингов, и у нас возникли финансовые трудности.
Насколько я могла установить, за мной не следили, и после короткого перерыва я вновь стала выходить на связь. На этот раз выкапывать передатчик помогал мне Лен.
Тайник в лесу был сравнительно надежен, но наведываться туда можно было только в темноте, причем это требовало труда и времени. Поэтому мы решили подыскать в доме местечко на случай возникновения обстоятельств «средней степени серьезности». Для этой цели мы облюбовали сарай, где хранился уголь. Джим заказал у столяра ящик, соответствующий по размерам передатчику. Под предлогом отправки ценных домашних вещей в Америку он попросил столяра потрудиться на совесть и снабдить ящик водонепроницаемой обшивкой для предстоящего далекого путешествия (тогда все требовало объяснений). В результате мы стали обладателями шедевра, вышедшего из рук опытного мастера. Нам было просто жаль опускать его в дыру глубиной полтора метра, которую Джим и Лен выкопали под полом сарая, предварительно сняв доски. Потом доски уложили на место, а сверху набросали угля. В сарай мы могли войти в любой момент, не вызывая ни у кого подозрений; и действительно, в опасные моменты ящик, куда мы прятали передатчик, выручал нас. При нынешних средствах обнаружения в глубокой дыре под горой угля вряд ли удалось бы нам скрыть передатчик, но по тем временам тайник был вполне приличный.