Соня рапортует
Шрифт:
Останься Гриша в живых, он попытался бы разыскать меня, и это ему удалось бы. Такие возможности были. Он знал мою девичью фамилию и настоящее имя. Он мог бы связаться с моим отцом или Юргеном, книги которых были известны товарищам. Ведь другие поступали именно так.
Особенно большую радость доставила мне встреча с Изой. Мы сразу же стали прежними старыми и добрыми подругами. Иза была хорошо знакома и с Фридой Рубинер. Покидая страну, я простилась с Изой навсегда. В пятидесятых годах она направила Юргену письмо в ГДР:
«Глубокоуважаемый профессор!
Некоторое время назад я приобрела Вашу книгу «К истории германского империализма».
Я смогла написать Изе только несколько недель спустя и ответа не получила. После этого я навестила Фриду Рубинер, которая, вернувшись в ГДР, жила в Кляйн-Махнове и списалась со мной; Фрида очень обрадовалась моему визиту. Об Изе она слышала, но ее адреса не знала.
Насчет семьи Лизы мне также не удалось ничего разузнать. В 1959 году, приехав в Москву, чтобы собрать материал для моей книги об Ольге Бенарио, я побывала в парке Сокольники. Старые рубленые дома еще стояли на месте, но я уже не могла припомнить, в котором из них они жили. Почти не оставалось надежды разыскать семью по прошествии столь долгого времени.
В 1938 году я также вновь встретила в СССР Кэт из школы радистов и познакомилась с ее мужем. Каждая беседа с этим опытным товарищем и признанным ученым давала многое. Кэт снова ожидала ребенка. Я была рада, что у нее все благополучно.
Примерно в то время мой начальник и друг Андрей был переведен на другую работу — какую именно, мне неизвестно. Я очень сожалела об этом. Его преемник товарищ Хаджи был по национальности осетин. Он принимал участие в гражданской войне в Испании и был женат на иностранке. У Хаджи были коренастая фигура, коротко остриженные волосы, темные глаза и круглое лицо, часто принимавшее лукавое выражение.
Гораздо лучше, чем это могла бы сделать я, его описывает весьма способный разведчик Иван Винаров в своей книге «Солдаты бесшумного фронта», вышедшей в издательстве «Милитэрферлаг», ГДР.
«…Умар Джиорович Мамсуров-Хаджи набирался опыта еще в революционной борьбе против бандитов-белогвардейцев на Кавказе. Умара «открыл» Михаил Иванович Калинин. Во время одной из его поездок по еще неспокойной стране в 1922 году на Калинина в какой-то кавказской деревне напала банда. Среди красноармейцев, давших отпор бандитам, был и Умар. Возвращаясь в Москву, Калинин взял с собой молодого раненого коммуниста, которому и всего-то было лет двадцать, и рекомендовал его Берзину [30] . Так началась карьера этого замечательного советского разведчика».
30
Генерал Я. К. Берзин, начальник Главного разведывательного управления Наркомата обороны СССР, руководитель и близкий друг Рихарда Зорге.
В своей книге Винаров рассказывает забавный эпизод из тех времен, когда он вновь увиделся со своим другом в Испании. Там Хаджи успешно работал с партизанами, а позднее был советником Дурутти, анархиста, командира колонны республиканской армии Испании. На него «нацелился» писатель Хемингуэй, пожелавший познакомиться с кем-нибудь из партизанских вожаков, но Хаджи всячески уклонялся от этого знакомства.
Михаил Кольцов и Илья Эренбург, друзья Хемингуэя, тем не менее устроили их первую встречу. Хаджи ни в какую не желал говорить. «Он слишком много пьет, я не доверяю таким людям», — категорически заявлял он. «Когда он вообще пишет?» — спрашивал Хаджи у Кольцова, который заклинал его быть на сей раз дипломатом и рассказать Хемингуэю хоть что-нибудь из своей жизни. «Хемингуэй пишет хорошо, его испанские репортажи честнее и лучше всего, что появляется на эту тему в западных газетах. Нельзя же оскорблять такого человека», — доказывал Кольцов.
Хаджи, ценивший Кольцова, после долгих уговоров наконец согласился и терпеливо отвечал Хемингуэю на уйму вопросов насчет партизанской борьбы, подрыва мостов и пуска поездов под откос.
А я теперь знаю, почему Хемингуэю удалась посвященная Испании книга «По ком звонит колокол».
Я знала Хаджи не так хорошо, как Андрея, но тоже весьма ценила его. Эти глубоко порядочные и мужественные люди были дельными начальниками и хорошими товарищами в нелегкое время. Думаю, они были и моими «ангелами-хранителями».
Как часто я с самыми добрыми чувствами думала о них, ничего не зная об их судьбе. Позднее я услышала, что во время второй мировой войны Хаджи, будучи уже генералом, участвовал в Отечественной войне и скончался всего несколько лет назад. Андрей в годы войны также был генералом и умер в 1972-м. А мне так хотелось бы еще раз увидеться с ними!
В 1937 или 1938 году, когда я была в Москве, меня вызвал к себе тогдашний начальник военной разведки. Он расспрашивал о моем пребывании в Польше. Особенно его интересовали наши попытки получить вид на жительство: какие вопросы нам задавали, что мы на них отвечали, с чиновниками какого ранга приходилось нам иметь дело, каковы в Польше возможности для легализации, как лучше всего действовать подпольщикам, какие из их «легенд» способны внушить доверие? Пока я отвечала, начальник держал в руках мой паспорт со множеством отметок о продлении разрешения на пребывание в стране, а потом сказал: «…Соня, я знаю, чего вам стоило уже хотя бы одно это».
Я была рада случаю упомянуть в этой связи о заслугах Рольфа. Человек, с которым я беседовала, произвел на меня весьма глубокое впечатление, но больше я его не видела. Товарищи на руководящих постах тогда, к сожалению, менялись очень часто.
Мне предстояло посещать школу под Москвой, которая, помимо разведчиков, готовила и партизан. Перед началом занятий меня разыскал товарищ Хаджи и сообщил: «Один твой хороший друг в Москве, он хочет тебя видеть, если ты согласна».
Этим другом оказался Эрнст.
Его привел ко мне Хаджи. Эрнст, этот профессиональный революционер, сказал: «Как здорово, что ты такая же тоненькая, как прежде». Я же, не говоря ни слова, просто бросилась ему на шею.
Эрнст учился в той же школе, и на эти три месяца, подаренные нам судьбой, мы, не ссорясь и не задумываясь о будущем, вернулись к нашим прежним отношениям. Только один раз, после того как Эрнст рассказал мне обо всем случившемся с ним за это время, он спросил меня, не хочу ли я остаться с ним.
Его нервозность, жесткость и нетерпимость, хотя у него были и другие, ценные качества характера, не только не смягчились, а наоборот, пожалуй, стали еще заметнее. Я вновь ответила на его вопрос отрицательно, хотя во время нашего пребывания в Советском Союзе лично мне не приходилось страдать из-за этих свойств его натуры.