Соперницы
Шрифт:
Мое кольцо — вроде талисмана. Глупость, конечно. Но вот один раз забыла его надеть, когда ехала пробоваться на роль в фильме, а съемки сорвались. И дальше покатились неприятности одна за другой. Вот ведь и Толю видела тогда в последний раз, вскоре после смерти жены его арестовали, обвинили в тунеядстве, еще какую-то ересь приплели — образ жизни, недостойный советского гражданина. Чушь, разумеется, наверно, перешел дорогу кому-то из гэбистов. Но как бы там ни было, а отправили-таки моего бессменного опекуна и телохранителя на пару лет в тайгу на поселение, а я даже и писать ему не могу теперь — главная
Нет, нет, я не могу выйти петь партию, о которой мечтала столько лет, без кольца. Успеем, ничего.
Когда я сжимаю серебряный ободок пальцами, кажется, что мама со мной. Со мной, а не под голубыми незабудками, увенчанными серой мраморной плитой. Мама…
— Мы возвращаемся! Быстро! — командую я.
Володя пожимает плечами и лихо заносит машину в обратном направлении.
«Возвращаться — плохая примета, — стучит в голове мамин голос. — Провалишься!» «А выступать без кольца — еще хуже», — качаю головой я.
Плохая примета. Уходи и не оглядывайся, не то обратишься в соляной столб. Ерунда! Это «для всех» приметы, а я — не все. У меня свое.
Тормозим у подъезда, мой старый дом, фасад в гипсовых завитушках — отчего это, интересно, в то страшное время строили этакие дворцы под эпоху Возрождения? Выскакиваю из машины, ветер бросает в лицо горсть снежинок, они щекочут губы. Быстро иду к дому, взбегаю по скользкой гранитной лестнице, дергаю на себя тяжелую дверь из полированного дерева. Парадный подъезд, облицованный мрамором, похожий на одну из первых станций метро. Устало мигающие белые плафоны под потолком. Баба Маша странно косится на меня из своей консьержской будки.
— Вы чего это вернулись? Ай забыли что?
— Забыла…
– Не след вертаться-то! Дурной знак!
— Чепуха!
Бью ладонью по кнопке лифта. Лечу вверх, на свой седьмой этаж. Открываю ключом входную дверь. Дома тепло. Пахнет кофе и табаком чуть-чуть. Темно и тихо. Только слышно, как в ванной шумит душ. Не раздеваясь, не зажигая света, иду в спальню. Мне только взять кольцо — и обратно.
Толкаю дверь. Яркий свет бьет в лицо. Я смотрю и… обращаюсь в соляной столб…
Светлана в распахнутой, запорошенной снегом шубе застыла в дверях. На широкой супружеской постели, среди смятых, влажных от пота шелковых простыней кремового цвета возлежала Тата. Ее светлые прямые волосы были рассыпаны по подушке, на округлые обнаженные плечи накинут Светланин черный халат. Голые розовые ляжки бесстыдно развалены на стеганом одеяле.
Увидев подругу, она сначала рванулась, судорожным движением дернула на себя покрывало. Затем, опомнившись, расплылась в глумливой улыбке.
— Ты в своем уме? — резко бросила Светлана. — Что ты делаешь в моей постели?
Она не смогла сдержать гримасу отвращения. Эти желтоватые пятки на ее — ее! — простыне. Тщательно выбранное постельное белье, в которое так приятно бывает
— Тебя замещаю, — нахально ответствовала Тата. — Ты ж вечно где-то пропадаешь. А свято место пусто не бывает.
Во рту пересохло, неприятно заныл висок. Света машинально потерла его кончиками пальцев. Она еще не понимала, не хотела понимать увиденного. Просто пыталась побороть тошноту.
— Кто там в душе? — Светлана кивнула головой в сторону темного коридора. — Ты что, мужика сюда привела? В мой дом?
Тата откинулась на подушки и захохотала. Смех перекатывался по ее горлу, клокотал и булькал в груди. И Светлане отчего-то стало вдруг страшно.
— Да ты совсем дура, как я погляжу! — промурлыкала Тата. — Зачем мне кого-то приводить? Здесь вроде и так мужик есть.
Глаза Светланы расширились, зрачки задрожали, длинные пальцы вцепились в пушистые меховые отвороты.
— Где Женя? Где мой муж? — свистящим шепотом выговорила она.
— В душе, — отозвалась Тата. — Наш муж всегда из постели прямо в душ. Ну да ты знаешь…
— Выметайся из моей постели! Живо! — задыхаясь, произнесла Света. — Ты… Ты…
— Да пожалуйста, — пожала плечами Тата. — Только что это изменит?
Она не спеша поднялась с постели и плотнее запахнулась в легкий халат, затканный темными розами. Светлана нервно дернулась, словно это ее разгоряченных плеч коснулся прохладный шелк. Она шагнула к подруге и изо всех сил рванула рукав халата. Тонкая ткань поддалась, затрещали нитки, и с плеча Таты свесился безобразный разлохмаченный лоскут, обнажив бледную, испещренную веснушками и голубыми прожилками грудь. Тата отшатнулась, прижимая к груди лохмотья шелка. Глаза ее сузились, тонкие губы сжались, вмиг она ощетинилась, как обозленная кошка.
— Вон! Вон отсюда! — выкрикнула Светлана.
— И не подумаю, — прошипела Тата. — Я здесь со своим любимым. И не уйду, пока он меня не попросит!
— С каким любимым, с каким? — отчаянно закричала Света.
— А что ты так раскричалась? Ты думала, тебе все позволено? Как же — прима, звезда… звездулина прямо!!! — ядовито выговаривала Тата. — Все обожают да на руках носят? А он — поди ж ты — меня выбрал. Он меня любит! Меня, а не тебя!
— Замолчи! Замолчи!
— Нет уж! Слишком долго ты мне рот затыкала, дрянь самовлюбленная! Теперь я все скажу… Тебе всегда на всех было наплевать, только о себе всю жизнь думала. Перла, как танк… Карьера, деньги, поклонники, а об нас можно ноги вытирать, да? Ну вот и доигралась. Чего глаза пялишь? Твои истерики и закидоны всех тут достали. И Женя твой знать тебя не хочет, когда-то он тебя, может, и любил, но это — прошлое, понимаешь ты?
— А ты… ты — настоящее, что ли? — оскалилась Светлана.
— Да! Я — настоящее и будущее! Я, может, и не третьеразрядная звездочка, как некоторые, да зато я любить умею. Мне главное, чтобы он был счастлив! А тебе не дано. Ты не женщина, а так — ошибка природы.
Света, всеми силами пытаясь остаться спокойной, не опуститься до базарной ругани, старалась чаще дышать. Ногти впились в ладони, оставив на нежной коже темные полумесяцы.
— С чего ты решила, что я не женщина? Разве быть женщиной — это значит забираться в чужие постели? Спать с чужими мужчинами? И что ты называешь любовью? Ты думаешь, случайная связь значит больше, чем проведенные вместе годы?