Соперник Цезаря
Шрифт:
— Серьезно? Ты слышал? — обеспокоился Цицерон. — Ну, разумеется! Я — единственный, кто еще печется об Отечестве.
— Мне намекнули…
Консул постарался принять важный вид, хотя голос его дрожал:
— Буду тебе благодарен, если останешься. И никогда не забуду об оказанных благодеяниях. Ведь тебе что-то нужно от меня, мой друг?
— Нет, совсем ничего. Пока.
Оба рассмеялись. Смех Цицерона получился несколько нервный.
Интересно, Катилина сам явится убивать Цицерона, или пришлет своих друзей? Самое забавное, что дерзкая затея может удаться. Сейчас
Помпей — повелитель Рима?
«Нет, клянусь Геркулесом, мне не нравится эта перспектива! — усмехнулся Клодий. — Потому как Помпей может у власти задержаться».
Катилину придется остановить, пока он не поднес факел к костру и все вокруг не запылало. Только сможет ли Цицерон справиться с заговорщиками? Если бы речь шла о болтовне, то волноваться не стоило — этим видом оружия консул владеет в совершенстве. Но если дело дойдет до мечей, драться придется другим.
II
Клодий остался ночевать у Цицерона. Послеобеденная беседа за чашей разбавленного фалерна затянулась. Наедине, не заботясь о красоте фраз и славе римского народа, выходец из Арпина был очаровательным и остроумным собеседником. Исчезли манерность и напыщенность, Клодий видел перед собой усталого немолодого человека, который прекрасно понимает, что происходит в Республике.
Как бы между прочим Клодий пересказал хозяину слова Катилины о сенате и невозможности дальнейшего безголового существования.
— Я и сам вижу, какие пустые люди наши отцы-сенаторы! — воскликнул Цицерон в сердцах. Он даже привстал на ложе. — О чем только они думают? О Республике? Нет! О своих садках, где разводят драгоценных рыбок. Остальное слишком незначительно по сравнению с рыбными садками. Но что делать? Если бы явился ректор-избавитель, и смог бы излечить нашу Республику, вернуть ей утраченную доблесть, утраченный аскетизм, прежние честность и честь, и вновь вручить власть сенату и народу Рима! — Цицерон так разволновался, что на лбу выступила испарина, и он промокнул лоб салфеткой. — Воровство, подкуп, обман, растраты, вымогательства, лень. Римляне стали вместилищем пороков, как прежде были образцом добродетели.
— Мы не преувеличиваем доблесть наших предков?
Цицерон саркастически скривил губы:
— Сам послушай, что ты сказал, Публий. Преувеличиваем доблесть! Разве доблесть бывает излишней? Мне кажется порой, — о, тяжкие подозрения! — что многие римляне мечтают о покое и хорошем господине! — Цицерон опять сбился на патетический тон, но говорил он искренне. — Увы, царская власть тяжка даже для какого-нибудь перса, а для римлян она позорна!
— Так где же выход? И есть ли он вообще?
Цицерон сделал значительную паузу, потом изрек:
— Согласие сословий. Вот единственное решение. Все должны объединиться — сенаторы, всадники, плебс, вольноотпущенники и рабы, — и спасти Республику.
— Интересно, что труднее, — задумчиво проговорил Клодий, — примирить рабов с хозяевами или сенаторов друг с другом? Мне кажется, что последнее почти невозможно, хотя и первое проблематично.
— Рим — одна большая семья, он так начинался, так рос, и если мы забудем об этом, то погибнем.
— Так все вместе или один-единственный ректор-избавитель?
Цицерон довольно долго молчал.
— Все… — сказал наконец. — Все вместе. Но ректор тоже должен быть.
На этой фразе разговор прервался. Прибежал запыхавшийся раб и протянул консулу запечатанные восковые таблички. Цицерон прочел письмо и тут же протянул Клодию. Таинственный доброжелатель или доброжелательница, похоже, что почерк был женский, предупреждал, что поутру к Цицерону под видом дружеского визита явятся убийцы, и даже назывались имена — Марций и Цетег. Ага, та самая парочка, что сопровождала Катилину накануне вечером. Значит, ребята решили идти до конца.
— Ну и что? — спросил Клодий, зевая. — Двери заперты, рабы караулят у входа. Когда придут, тогда с ними и поговорим.
— Вдруг они решат напасть ночью? По крыше заберутся внутрь. Перистиля [32] в доме нет, но в атрий можно проникнуть через отверстие в потолке. — Цицерон взял чашу, поднес к губам. Рука его дрожала. — Во имя Судьбы! — прошептал консул.
— Что я должен сделать во имя Судьбы? — усмехнулся Клодий. — Спать в атрии вместе с моим верным Зосимом?
32
Перистиль — небольшой внутренний садик с колоннадой и бассейном посередине, обычно украшенный скульптурами.
— Я велю принести туда жаровню, — торопливо сказал Цицерон.
— Так пусть туда принесут ложе. — Клодий сгреб с обеденного ложа ткани и подушку.
— Одно? Два? — переспросил консул.
— Одного достаточно. Я буду трахать Зосима всю ночь и тогда не провороню твоих убийц.
Но Цицерон, видимо, не понял насмешки, хотя в обычное время ценил хорошую шутку.
— Два ложа, — решил перейти на серьезный тон Клодий. — Мой вольноотпущенник не привык спать на полу. И я тоже.
III
Жара от жаровни не было, считай, никакого. Так что пришлось еще, кроме одеяла, накрыться плащом, но все равно было холодно. Однако и от холода была польза: Клодий часто просыпался, малейший шум заставлял его вскакивать. Впрочем, тревожился он напрасно — убийцы не пришли.
Засветло Зосим поднялся, разбудил патрона и помог надеть панцирь. У Клодия были меч и кинжал. У Зосима — тоже оружие парное.
— Ты хорошо дерешься, Зосим. Не хочешь пойти в гладиаторы?