Соперник Византии

Алексеев Виктор Сергеевич

– Почему же не встретиться? Теперь мы друзья и союзники!

В то время как послы ушли в греческий стан, Святослав собрал кмет. Собралось всего шесть человек из тридцати. Он мысленно посчитал: Свенельд, Улеб, Волк, Кол, Шивон, Ивашка старший и младший. Он ждал еще кого-то, но Волк сказал:

– Больше никто не придет, одни убиты, другие лежат раненые.

Святослав кивнул и молвил:

– Собрал я вас, други и дружино, сказать - мы уходим! Руска земля далече, а печенеги с нами ратьми, а кто ныне нам поможет? Царь греческий обещал нам свободный выход, жито на дорогу, ежегодную дань и свободную торговлю купцам нашим в Царьграде. Потому спешите, готовьтесь к уходу и приведите в порядок лодии. Все! На том стою!

Совет разошелся, ничего не спросив, ни о чем не споря. Святослав остался один думать нелегкую думу.

Нельзя считать, что Цимисхий был таким

великодушным, что позволил свободно уйти Святославу, да еще выплатить долг Никифора и снабдить противника продовольственными запасами. Нельзя думать, что император почувствовал себя слабым. Несмотря на огромные потери, он все еще был силен, вполне мог бы провести штурм крепости и взять ее. Но для этого требовалось время, приближалась осень, а там зима - это противоречило замыслу. Зимой обычно войны прекращались. И потом, неизвестно, откуда может прийти помощь Святославу от венгров, уличей, хорватов, и еще раз от западных печенегов. Нельзя думать, что в душе Цимисхий считал себя победителем, он понимал, если Святослав потерял трех знаменитых богатырей, то и греки лишились не меньше. А для победы над таким неистовым противником, как Святослав, еще далеко. Последнее сражение показало, что, несмотря на обилие войск, если бы не вмешательство божественной силы, он проиграл бы битву. И хотя флот его перекрыл все дороги отступления русов, он, в принципе, сам оказался замкнут в небольшом пространстве реки, где невозможны маневры кораблей. Они становятся мишенью для лучников, вооруженных горящими стрелами, и это произойдет в любую ночь перед прорывом лодий. Все эти размышления привели императора к быстрейшему заключению мира, не считаясь с материальными потерями. Цель похода его была разгром Святослава, но она нынче несколько изменилась - освобождение Фракии и захват Мисии стали главными, а уж потом изгнание русов - вот что стало главной целью его победы. И вот эта цель достигается не победным сражением, не силой оружия, а дипломатией.

Чтобы произвести впечатление на бывшего противника, а ныне уже союзника, показать блеск и богатство державы, что было всегда характерно для императоров Византии, Цимисхий облачился в золоченые доспехи с коротким римским мечом в ножнах, усыпанных бриллиантами и самоцветами, в короне, которая блестела, как люстра. На богато украшенном коне император появился на берегу Истра. За ним следовал эскорт высших военачальников и многочисленный отряд вооруженных «бессмертных», также в золоченых латах. Святослав плыл по Истру в скифской лодке и действовал веслом наравне с другими гребцами. Вот какой портрет Великого князя нарисовал свидетель этой встречи Лев Диакон:

«Он был среднего роста, и его нельзя было назвать ни очень высоким, ни слишком малым. Он имел плоский нос, глаза голубые, с густыми бровями, мало волос на бороде и длинные косматые усы. Все волосы на его голове были выстрижены, кроме одного локона, висевшего по обеим сторонам: это означало знатность его рода. Шея его была плотная, грудь широкая, и все прочие члены весьма стройные. Вся наружность представляла что-то мрачное и свирепое. В одном ухе висела золотая серьга, украшенная карбункулом и по обеим сторонам двумя жемчугами. Белая его одежда ничем не отличалась другим от прочих скифов, кроме чистоты ее. Не вставая с лавки лодьи своей, Святослав говорил недолго с императором о мире и отправился назад. Такой конец имела война, начатая императором против русов».

– Будь здрав, - по принятому этикету в мире Святослав пожелал императору здоровья.

– Хайре [172] , - в свою очередь ответил Цимисхий. Князь сказал:

– Ты знаешь, Иван Цимисхий, что я пришел к болгарам по просьбе Никифора Фоки и согласно договоренности. Не думай, что ты победил меня. Я ухожу по той же договоренности, которую передал Никифору Калокир.

– Отдай мне Калокира, - сказал Цимисхий. Святослав развел руками:

– Если бы я знал, где он... Говорят, что он после Преславы подался то ли в Херсонес, то ли к шишманам. Он мне не нужен. Но есть просьба и к тебе. Ты своим влиянием на печенегов мог бы воздействовать на них так, чтобы они пропустили мою дружину через свою территорию на Русь.

172

Хайре - радуйся, соответствует нашему «здравствуйте».

– Я попытаюсь, - ответил Цимисхий.

– Будь здрав, - повторил Святослав и дал команду гребцам отчалить.

– Гелиайне [173] , -

ответил император.

Лодии, груженные всякой всячиной, со стрельцами у бортов, готовые в любой момент вступить в борьбу, покидали До-ростол. Они выходили на стремнину, окруженные большими морскими кораблями, как по туннелю, ожидая, что в любой момент свершится обвал. Но все, казалось, обходилось мирно, хотя на протяжении всего пути матросы с кораблей освистывали уходящих, били в центавры, пускали злые шутки, которые не понимали русы, и даже показывали голые задницы. Но это разом прекратилось, как только матросы увидели плывущую крепость. Она была высотой в полтора раза больше, чем самый большой драмой. Сорок весел в два ряда были с одной стороны, сорок с другой. Над гребцами по тридцать открытых бойниц с левой и правой стороны. На плоской палубе всего два матроса, хотя могли бы поместиться пятьсот. Это Шивон и Кол, именно их отрядам Святослав поручил вывести крепость. Эта махина плыла не спеша, так что греческие матросы, вылупив глаза, никак не могли понять, что это такое. Плавающая коробка не коробка, судно не судно, но что эта чудо-посуда несла в себе силу и смерть - это стало ясно каждому. У самого оснащенного, недавно построенного драмона с греческим огнем, что прикрывал устье реки при впадении в море, на русской громаде поднялся один парус, и крепость будто толкнул кто-то. И тогда Шивон, поцеловав скифский горшок с горючим, сбросил его на палубу драмона и закричал:

173

Гелиайне - ну, бывай здоров!

– Ще! Видовали? Мой вам подарок на голую жопу!

На драмоне начался пожар, а крепость все быстрее уходила в открытое море.

Цимисхий стоял на высоком берегу реки недалеко от устья, окруженный свитой, и пытался разглядеть Святослава, но лодии были прикрыты щитами, и из них были видны только макушки воинов. Он даже попытался мысленно посчитать лодии, но сбился. Они ползли ордой черных ощетинившихся ежей по свежей дорожке реки и вызывали у Цимисхия неприязненные чувства, похожие на отвращение. Они ползли медленно, без какой-либо суеты, лениво двигая ножками весел. Это было не беспорядочное отступление, а больше похожее на парад мерзости. С реки доносились звуки барабанного боя, свирелей, крики, хохот матросов, столпившихся на палубах. В отличии от Цимисхия, свита императора улыбалась и порой откровенно смеялась, даже приветствовала такое сопровождение уходящих. На этот счет Цимисхий не давал никаких распоряжений, это позорное сопровождение, видимо, возникло стихийно, само собой в разгар любопытства и враждебности. Но когда появилась крепость, все умолкло.

– Это что?
– невольно спросил Цимисхий, коснувшись рукава рядом стоявшего Варда Склира.

– Похоже на Ноев ковчег, - скептически улыбаясь, ответил полководец. Свита императора уже не улыбалась и не смеялась, а, разинув рты, пыталась понять, что за чудо-махина плывет последней по реке. У самого выхода в море что-то вспыхнуло, и Цимисхий приостановился перед тем, как сесть на коня:

– Вурц, что это значит?
– спросил он у проходившего мимо полководца. Тот, не видя ничего, пожал плечами и неуверенно ответил:

– Что-то загорелось...

– Я же приказывал никого не поджигать, - недовольно сказал император, садясь на коня.

– Это надо спросить у Льва, как-никак он друнгарий флота, - с иронией ответил Вурц. Вообще Вурц не любил Льва и каждый промах флотоводца выставлял напоказ. Это хорошо знал и учитывал Цимисхий.

После ухода русов и занятия крепости Доростол, наведения положенного порядка и размещения войск Цимисхий объявил о долгожданной победе, наградил воинов деньгами и подарками, объявил праздничный обед всему войску с обилием вина, благо оно нашлось и в подвалах Доростола. Русы пили мало, даже везти с собой огромные бочки было ни к чему.

Перед всеобщим праздником победы император созвал в последний раз военный совет. И начал он не с поздравления полководцев, друнгариев и других воинских чинов, а с анализа событий, ошибок, которые допускались руководством подразделений, начиная с разгрома передового отряда и кончая слабостью центра, допустившего прорыв русов. Он осуждал Склира, критиковал Вурца, упрекал многих друнгариев кавалерии и «бессмертных», с печалью вспомнил потерю артиллерии и лучших воинов-богаты-рей. После того как каждый получил долю упреков и замечаний, стала вырисовываться идея его совещания, к чему он клонил сознание военачальников, - именно о роли императора в этой победе. И выбрал самый свежий и красноречивый пример.