Соратники
Шрифт:
К великой досаде Вани, ни одной маминой фотографии не сохранилось. На память о ней сыну остались только имя, вписанное в свидетельство о рождении, и кусочек бересты на кожаном шнурке с каким-то славянским символом – дешёвая поделка, которые охапками продают на всевозможных ярмарках мастеров и фестивалях народной культуры. Но для Вани даже эта подвеска представляла огромную ценность, и он почти всё время носил её, пряча под одеждой, чтобы избежать ненужных расспросов.
Сегодня ему тоже приснилась мама. И этот сон не походил на другие, потому что в нём они с мамой были не только вдвоём. На пестревшем душистыми полевыми цветами, мокром от росы лугу Ваня, во сне почему-то босой, видел ещё какую-то девушку. Вот её, в отличие от мамы, он прекрасно разглядел. Фигурка тоненькая, гибкая, как молодая берёзка, богатая русая коса – в руку толщиной – спускается почти до подколенок. У девушки было круглое лицо, большие глаза, голубые… нет, даже синие, как васильки, и трогательные веснушки. Одета она была в русском стиле, как одеваются девчонки для всяких тематических фотосессий, ролёвок и прочих реконструкторских тусовок – старинный сарафан, вышитая красным узором белая рубашка, на голове венок из полевых цветов. Облик девушки Ваня запомнил так хорошо, что и когда проснулся, она словно живая была перед глазами. Но вот что эта девушка делала в его сне и как она была связана с мамой, он уже не помнил. И это почему-то было досадно. Ваня даже вновь зажмурился и попытался вспомнить – отчего-то это казалось важно. Но, как он ни старался, ничего не получилось.
Коротко блямкнуло сообщение мессенджера. Ваня вновь открыл глаза, потянулся за лежащим на прикроватной тумбочке смартфоном, бросил взгляд на экран и улыбнулся. Ну кто ещё ему мог писать в такую рань, как не Сенька? «Дрыхнешь, Ван Хельсинг? – спрашивал друг, а приложенный к сообщению стикер изображал развалившегося на кресле толстопузого кота. – А я уже на месте».
«Ща буду», – быстро набрал Ваня и, торопливо поднявшись, принялся застилать постель. Вернувшись в кампус после летних каникул, они с другом поклялись, что каждое утро будут вставать пораньше и минимум час – перед завтраком и первой парой – заниматься в тренажёрке или плавать в бассейне. Для Вани, в отличие от друга, это было несложно. Энергичный и активный, он всегда был склонен к здоровому образу жизни, а рыхлому и совсем не спортивному Сеньке физическая активность давалась тяжело, хотя привести себя в порядок ему было просто жизненно необходимо. Арсений Селезнёв, полноватый круглолицый юноша «ботанического» вида с милой и застенчивой улыбкой, обладал уровнем интеллекта Эйнштейна, знал, казалось, всё на свете, мог ответить – причём не заглядывая в интернет! – почти на любой вопрос из любой сферы знаний, но зачёты по физкультуре получал только чудом. Так что Ваня счёл своим долгом уговорить друга взяться за себя. Пока что слово удавалось держать, правда, учебный год только начался – на календаре была всего только вторая неделя сентября. Тёмка, сосед по комнате, учившийся на программиста, ещё даже не вернулся с моря, из Ялты, или куда там его на этот раз повезли родители, и Ваня наслаждался одиночеством. Хотя, в общем-то, против Тёмки ничего не имел и считал бы его неплохим парнем и вполне терпимым соседом, – если бы не его игровая зависимость.
Беда Тёмы состояла в том, что он был буквально помешан на компьютерных играх, точнее, на одной конкретной компьютерной игре – «The Monsters». Эти самые «Монстры» заменяли ему всё – учёбу, книги, спорт, все остальные интересы, друзей, девушек, а порой даже еду и сон. Тёма гамал, то есть играл, всё свободное время, говорил только об игре и завесил всю свою половину комнаты постерами, изображающими брутальных, но крайне несимпатичных существ с мускулистыми человеческими туловищами и головами свирепых зверей. Даже заставка в Тёмином смартфоне служила для того, чтобы показывать, сколько месяцев, дней и даже часов осталось до выхода нового аддона. Учебные пары, где отмечали посещаемость, но нельзя было играть, становились для Тёмы настоящей пыткой, и оставалось только удивляться, как он ухитрялся, хоть и с грехом пополам, но всё же сдавать экзамены, и до сих пор не вылетел из универа.
Самое интересное, что в своей страсти Тёма был далеко не одинок, – вселенная «The Monsters» была необычайно популярна во всём мире. И популярность эта росла с каждым днём, уверенно тесня и заставляя вчерашних фанатов напрочь забывать супергероев, претендентов на трон из мечей, космических воителей, учеников магических школ, мохноногих маленьких человечков, попаданцев, японские мультфильмы и всё остальное, что ещё вчера пользовалось таким успехом. Далёкому от подобных увлечений Ване это казалось чуть ли не каким-то массовым помешательством. Ну, может, не массовым, – но в случае с Тёмой явно уже где-то за гранью. Ну нельзя же считать главной целью своей жизни прохождение финального уровня какой-то там компьютерной игрушки!
Жить в одной комнате со сдвинутым геймером было, конечно, не сахар, но Ваня приспособился, убедил Тёму пользоваться наушниками и даже сумел найти в таком соседстве положительные стороны. По счастью, Тёма не так уж сильно доставал его своим увлечением, а больше предпочитал общаться – и по сети, и вживую – с единомышленниками. Недостатка в них уж точно не ощущалось. И Ваня мысленно утешал себя, что было бы гораздо хуже, если б соседом вместо Тёмы оказался кто-то куда более неприятный. Вроде Гордея Граневского, который предпочитал именовать себя «Гордо», – Ваниного злейшего врага. Типичный мажор, сын какой-то большой шишки, то ли крупного бизнесмена, то ли депутата (в подробности Ваня не вдавался, они его совершенно не интересовали), Гордо жить не мог без шумных вечеринок, ночных клубов и, самое отвратительное, – насмешек и издевательств над теми, кого Гордей и его прихлебатели презрительно именовали «нищебродами». Правда, Ваню, хотя тот и имел все основания быть зачисленным в эту категорию, Гордо не трогал. Как-то раз попытался было ещё на первом курсе, но сразу получил в морду, – по детдомовской привычке Ваня Кувшинников не стал с ним церемониться. И так как Гордо был в тот момент сильно под кайфом, скандал раздувать не стали. Впрочем, вскоре история повторилась, и кандидатом в жертвы на этот раз стал не Ваня, а Сенька. Сеня был совсем не из тех, кто способен постоять за себя, и Ване пришлось вмешаться. Собственно, тогда они и подружились с Сенькой, учившемся, как и Гордо, на юрфаке. Сразу после той истории новоиспечённый друг окрестил Ваню «Ван Хельсингом» – «За героическую борьбу с нечистью». Кликуха тут же разошлась по универу, как удачный мем, а Ваню зауважали – конечно, только те, кто не относился к числу прихвостней Граневского. Сам Гордо, снова получив хук в челюсть, на этот раз не стерпел, а настучал на Ваню университетскому руководству. Дело могло обернуться исключением первокурсника Ивана Кувшинникова – но, к удивлению всех посвящённых в ту историю, ничего подобного не произошло. Вызвав Ваню к себе в шикарный, оформленный в английском стиле кабинет, с дубовыми стенными панелями и обитыми зелёной кожей диванами, декан лишь мягко пожурил задиру-студента и доверительно сообщил, что, в общем-то, понимает Ваню, так как давно знает Гордея Граневского, который способен довести до белого каления кого угодно, включая и собственных родителей, – что периодически и делает.
«Так что у меня к тебе, Кувшинников, одно пожелание – ты уж как-нибудь там потише с ним, а?» – попросил декан, отведя взгляд, и с тем отпустил Ваню.
Декану Ваня неопределённо пообещал, что будет «потише там», но спуску Граневскому давать не собирался, не в его характере было мириться с несправедливостью. Впрочем, Гордо и сам понял, что с Кувшинниковым лучше не связываться, и с тех пор, вот уже четвёртый год, в его присутствии вёл себя сдержанно. Зато отрывался там, где Ваня отсутствовал. Это было не так уж сложно, поскольку они вращались в совершенно разных сферах, так как учились на разных факультетах. Гордо даже не жил в общаге – родители снимали ему квартиру в таун-хаусе, в расположенном неподалёку элитном посёлке, чтобы не нужно было далеко ездить на занятия.
Впрочем, портить такое замечательное утро мыслями о Гордо совершенно не стоило – следовало торопиться в бассейн к ожидавшему там Сеньке. Через несколько минут Ваня уже сбежал по лестнице ещё почти целиком спящего жилого корпуса, стараясь издавать как можно меньше шума, открыл тяжёлую входную дверь, вышел на улицу и огляделся по сторонам, с удовольствием вдыхая свежие ароматы раннего утра. Последние дни погода баловала, было тепло, а порой даже и жарко, будто лето вдруг раздумало уходить и сентябрь притворился июлем. Солнце уже взошло, небо было ясным, ночная прохлада отступала, обещая очередной тёплый день, и даже какая-то птица весело щебетала на аллее, ведущей через парк к озеру.
Из материалов по истории их вуза, которые собирал в прошлом году для университетского сайта, Ваня знал, что ещё относительно недавно, лет каких-то десять-пятнадцать назад, на месте их кампуса была обычная подмосковная деревушка с маленькими домиками, садами-огородами и заборами из штакетника, а лес у озера, сейчас уже превратившийся в парк и порядком уменьшившийся, но всё ещё живописный, когда-то тянулся до самого Киевского шоссе. Однако с появлением на карте района под названием «Новая Москва» близкая к городу западная часть области начала активно застраиваться и в числе прочих новостроек обзавелась и обширным комплексом зданий не так давно основанного, но быстро ставшего престижным университета. Это был суперсовременный вуз, своего рода маленький город: учебные, лабораторные и тому подобные корпуса, общежития, библиотека, бассейн, спортзал, игровые площадки, столовая, несколько кафе и магазинов, концертный зал, кинотеатр и этот самый большой парк.
Подавая документы, Ваня почти не верил в успех, считал, что у него слишком мало шансов. Даже несмотря на высокий балл ЕГЭ, победы на олимпиадах по истории и льготы для детей-сирот – ведь у него не было родителей. Ваня вырос в детском доме. Это был очень хороший детский дом, особенный, с экспериментальной программой под эгидой Министерства образования и условиями, максимально приближенными к семейным. Детей там было немного, а педагогов, напротив, достаточно, и обстановка вполне благоприятная. Ребят не обижали, более того, заботились о них, занимались ими, развивали по всяким новомодным методикам, даже, можно сказать, любили. Словом, по сравнению с обычными детскими домами это был почти рай… Но всё-таки не семья. И Ваня чувствовал это всю жизнь, хотя и понимал, что с детдомом ему необычайно повезло.
Как и с поступлением в универ. Так вышло, что Ваня вообще был счастливчиком, и в этом сквозило даже нечто мистическое, – настолько ему фартило в важных ситуациях и на всевозможных испытаниях. Накануне каждого экзамена или олимпиады ему снилась мама. Не то чтобы она подсказывала, какие вопросы будут завтра, а наутро это совпадало, – нет, конечно. Но каждый раз, увидев её во сне, он просыпался с чувством какой-то особенной спокойной уверенности в своих силах, и это ощущение не покидало его весь день. Почти всегда всё шло как по маслу, вопросы и темы попадались как минимум хорошо знакомые, а нередко и именно те, которые ему самому были наиболее интересны. Так Ваня без особых трудностей для себя стал студентом заветного университета, по территории которого и спешил сейчас, торопливо шагая по направлению к приземисто-обширному зданию, где располагался бассейн.