Сорок монет
Шрифт:
Мухаммед Карлыев стал секретарём райкома два года назад. Несмотря на молодость, у него уже был немалый опыт комсомольской и партийной работы, который в конце концов позволил ему поступить в Академию общественных наук в Москве. Учиться ему было нелегко, особенно поначалу, но окончил он академию успешно и потом некоторое время работал в аппарате Центрального Комитета в Ашхабаде.
На первый взгляд секретарь райкома мог показаться человеком несколько медлительным, но на самом деле его неторопливость была скорее проявлением той тщательности, которая отличала его во всём,
Хотя Карлыев и понимал, что бывший председатель «Хлопкороба» обязательно пожалует к нему в райком, однако всё же не предполагал, что это произойдёт так быстро. Входя к себе в кабинет, он пропустил Тойли Мергена вперёд, усадил его на один из множества стульев, окаймлявших длинный стол заседаний, и сам сел рядышком.
— Ну, Тойли-ага, — улыбнулся он. — Как настроение? Как здоровье? Отдыхаете как?
Приём, оказанный секретарём райкома, пришёлся Тойли Мергену по душе, и всё же внутри у него всё клокотало.
— Я, Мухаммед, из тех людей, что отдыхают только за работой, — начал он, стараясь сдержать обиду. — А вы знаете, сколько дней прошло, как меня сняли?
Карлыев сразу почувствовал, что Тойли Мерген сердится. Тем спокойнее с ним следовало говорить.
— Знаю, — ответил он твёрдо. — Вас освободили от должности председателя пять дней назад.
— Шутка сказать — пять дней! А знаете ли вы, что на уборке хлопка хороший работник собирает за пять дней пятьсот килограммов?
— И это знаю.
— А вы бот уже пять дней совсем не интересуетесь мною. Почему? Я ведь, если и не председатель уже, то по-прежнему… живой человек… коммунист!.. Как говорится, бездельник и богу противен… И ещё говорится, что с душой человеческой нужно обходиться осторожнее, чем с зеркалом. Хрупкая это штука, душа… Я на дружбу не напрашиваюсь, но ведь и знакомы мы не первый день, кажется, можно было поинтересоваться…
Карлыев дал ему выговориться.
— Вы правы, Тойли-ага! — согласился он, когда тот умолк. — И про душу хорошо сказали. Слушая вас, я подумал, что если бы меня сейчас освободили и хоть на один день предоставили самому себе, я бы, наверно, завыл от тоски. Вы вправе упрекнуть нас. Наша промашка. И прежде всего, я виноват… Вопрос о вашей дальнейшей судьбе надо решать сразу, не откладывая. Честно говоря, я собирался вас навестить, да закрутился… Слышали, наверно, к нам в республику собираются важные гости. Так вот, не исключено, что они и в наш район заглянут, а очень может быть, и в ваш «Хлопкороб». Так что забот хватает.
— Это я понимаю, — согласился Тойли Мерген, заметно успокаиваясь и доставая из кармана сигареты. — Курить будешь, Мухаммед? — совсем уже дружелюбно осведомился он.
— Закурим! — секретарь райкома вытащил из предложенной пачки сигарету и прошёл к себе за письменный стол. — Да, признаться, мы ‘тут и так, и этак прикидывали, но ни к чему пока не пришли. Пока, право, я не знаю, что же вам предложить,
— Товарищ Карлыев, возьмите трубку! — сказала, приоткрыв дверь, секретарша.
— А… Товарищ Ханов! Салам! — произнёс в трубку Карлыев. — Нет, не один. Тойли-ага у меня, ну да, Тойли Мерген. Кстати, вы мне нужны. Зашли бы, если дела позволяют. — И, кладя трубку, он пояснил: — Может, у Ханова есть для вас подходящая работёнка.
Услышав фамилию председателя райисполкома, Тойли Мерген опять помрачнел, но возражать не стал, тем более, что в этот момент секретарша внесла в кабинет чай.
— У него-то всегда есть незанятые должности, — приговаривал Карлыев, разливая чай в пиалы.
Вскоре из приёмной донёсся скрип сапог.
— У себя? — послышался громкий голос Каландара Ханова, и тут же он сам широко и властно распахнул дверь кабинета.
Внушительность фигуры, уверенность движений, седина на висках — всем своим обликом председатель райисполкома мгновенно внушал к себе уважение, казалось ничуть об этом не заботясь.
— Салам! — небрежно бросил он, крепко пожимая руку Карлыеву и нехотя здороваясь с Тойли Мергеном.
— Как насчёт пиалы зелёного чая? — вежливо осведомился секретарь райкома, от чьих глаз не укрылась натянутость отношений между двумя его посетителями.
— Только что вдоволь напился верблюжьего чала, — не слишком-то деликатно отказался Ханов и совсем уже бесцеремонно развалился в кресле.
— Вчера никак не мог вас застать, — продолжал Карлыев, наливая чай Тойли Мергену и себе. — Ездили куда-нибудь?
— Уже два дня воюю с работниками канала! — гордо произнёс председатель райисполкома, искоса поглядев на примолкшего Тойли Мергена и со смаком закуривая.
— А я уж решил, что вы в пустыню подались, — пояснил секретарь райкома.
— Я охочусь только по выходным, — с достоинством отверг такое предположение Ханов. — Вот завтра, если что-нибудь срочное не задержит, правда, махну в пустыню. Говорят, возле Серахса дроф и куликов видимо-невидимо. Может, соблазнитесь? Заодно и скот посмотрим…
— Спасибо… Что-то я, по правде сказать, утомился за последние дни. Думаю завтра и послезавтра никуда не выходить. К тому же вчера из Ашхабада приехал к Марал научный руководитель. Хотелось бы и мне с ним потолковать. Да ещё две диссертации уже неделю у меня лежат, на отзыв присланные, — тоже ведь прочесть надо… Одним словом, много всего накопилось. Кстати, а что там, на канале? Что, опять воду зажали?
— Лучше не спрашивайте, про это! — зло сверкнул глазами Ханов. — Если бы я вчера к ним не нагрянул, так бы и загубили весь южный участок. Я уж не говорю про дыни и арбузы, кукурузу с полмесяца не поливали! Земля как камень стала — хоть абрикосовые косточки об неё коли… Есть там у них один техник, может знаете, лысый такой. Так я ему чуть по лысине не двинул…
— Нашему брату приходится порой сдерживать себя, — заметил Карлыев.
— Лично я не собираюсь! — возразил председатель райисполкома. — Не зря говорится, что, если камыш сразу крепко не ухватишь, он тебе только руку порежет.