Сорок пять(изд.1965)
Шрифт:
V. Казнь
Советники молча стояли в глубине королевской ложи, ожидая, когда его величество заговорит.
Король немного помолчал, затем обратился к ним.
— Ну, что новенького, господа? — спросил он. — Здравствуйте, господин Бриссон.
— Государь, — ответил председатель с присущим ему достоинством, — мы явились по высказанному господином де Ту пожеланию и умоляем ваше величество даровать преступнику жизнь. Стоит ему пообещать помилование, и он сделает, конечно,
— Но разве они не получены, господин председатель? — возразил король.
— Частично получены, государь, но разве вашему величеству их достаточно?
— Это мое дело, сударь.
— Так, значит, вашему величеству известно о причастности к делу Испании?
— Испании? Да, господин председатель, и даже некоторых других держав.
— Следовало бы официально установить эту причастность.
— Поэтому, господин председатель, — вмешалась Екатерина, — король намерен отложить казнь, если виновный напишет признание, соответствующее тому, что он сказал под пыткой.
Бриссен вопросительно взглянул на короля.
— Таково мое намерение, — сказал Генрих, — я больше не стану его скрывать. Уполномочиваю вас, господин Бриссон, сообщить об этом осужденному через лейтенанта короткой мантии.
— Других повелений не будет, ваше величество?
— Нет. Но признания должны быть повторены полностью перед всем народом, в противном случае я беру свое слово обратно.
— Слушаю, сударь. И должны быть названы также имена сообщников?
— Все имена без исключения.
— Даже если, по показаниям осужденного, носители этих имен повинны в государственной измене и вооруженном мятеже?
— Даже если это имена моих ближайших родичей.
— Все будет сделано согласно повелению вашего величества.
— Но никаких недоразумений, господин Бриссон. Осужденному принесут перья и бумагу. Он напишет свое признание публично, показав тем самым, что полагается на наше милосердие. А затем посмотрим.
— Но я могу обещать?..
— Конечно, обещайте!
И, почтительно поклонившись королю, господин Бриссон вышел вслед за советниками.
— Он заговорит, государь, — сказала Луиза Лотарингская, вся трепеща. — Он заговорит, и ваше величество помилует его. Смотрите, на губах у него выступила пена.
— Он кого-то ищет глазами, — сказала Екатерина. — Но кого?
— Да, черт побери! — воскликнул Генрих III. — Догадаться нетрудно! Он ищет герцога Пармского, герцога де Гиза, он ищет его католическое величество, моего брата. Да, ищи, жди! Уж не воображаешь ли ты, что на Гревской площади устроить засаду легче, чем на дороге во Фландрию? На эшафот тебя возвел Белльевр; будь уверен, у меня найдется сотня Белльевров, чтобы помешать тебе сойти оттуда.
Сальсед увидел, как лучники отправились за лошадьми, увидел, как в королевскую ложу зашли председатель и советники и как затем они удалились; он понял, что король велел совершить казнь.
Тогда-то на губах его и выступила кровавая пена, которую заметила молодая королева: в охватившем его смертельном нетерпении несчастный до крови искусал их.
— Никого, никого! — шептал он. — Никого из тех, кто обещал прийти мне на помощь… Подлецы! Подлецы! Подлецы!
Лейтенант Таншон подошел к эшафоту и обратился к палачу:
— Приготовьтесь, мастер.
Тот дал знак своим подручным, чтобы они привели лошадей.
Когда лошади оказались на углу улицы Ваннери, уже знакомый нам красивый молодой человек соскочил с тумбы, на которой стоял; его столкнул оттуда юноша лет пятнадцати-шестнадцати, видимо страстно увлеченный ужасным зрелищем.
То были таинственный паж и виконт Эрнотон де Карменж.
— Скорее, скорее, — шептал паж на ухо своему спутнику, — пробивайтесь вперед, нельзя терять ни секунды!
— Но нас же раздавят, — ответил Эрнотон. — Вы, дружок мой, просто обезумели.
— Я хочу видеть, видеть как можно лучше! — властно произнес паж: чувствовалось, что он привык повелевать.
Эрнотон повиновался.
— Поближе к лошадям, — сказал паж, — не отступайте от них ни на шаг, иначе мы не доберемся.
— Но лошади начнут брыкаться!
— Хватайте переднюю за хвост: в таком случае лошади никогда не брыкаются.
Эрнотон помимо воли подчинился странному влиянию мальчика. Он послушно схватил лошадь за хвост, а паж в свою очередь уцепился за его пояс.
И среди этой волнующейся, как море, толпы, оставляя по дороге то клок плаща, то лоскут куртки, то гофрированный воротник рубашки, они вместе с лошадьми оказались наконец в трех шагах от эшафота, где в отчаянии корячился Сальсед.
— Ну как, добрались? — прошептал юноша, еле переводя дух, когда почувствовал, что Эрнотон остановился.
— Да, — ответил виконт, — к счастью, добрались, я совсем обессилел.
— Я ничего не вижу.
— Пройдите вперед.
— Нет, нет, еще рано… Что там происходит?
— Вяжут петли на концах веревок.
— А осужденный что делает?
— Озирается по сторонам, словно ястреб.
Лошади стояли у эшафота, и подручные палача привязывали к рукам и ногам Сальседа постромки, прикрепленные к хомутам.
Когда веревочные петли грубо врезались в его лодыжки, Сальсед издал рычание.
Последним непередаваемым взглядом он окинул огромную площадь, так что все сто тысяч человек оказались в поле его зрения.
— Сударь, — учтиво сказал ему Таншон, — не угодно ли вам будет обратиться к народу до того, как мы начнем? — А на ухо осужденному он прошептал: — Чисто сердечное признание… и вы спасете свою жизнь.