Сорок пять(изд.1979)
Шрифт:
— Достаточно, я ухожу.
И госпитальерка направилась к двери. Жуаез остановил ее.
— Постойте! Я слишком долго искал вас, чтобы так просто отпустить. И раз мне удалось до вас добраться, я хочу увидеть ваше лицо, встретить пламя вашего взора, сводящего с ума людей. Померяемся силами, сатана!
И Жуаез, сотворив крестное знамение, сорвал покрывало с лица госпитальерки. Но она без малейшего упрека устремила свой ясный взгляд на того, кто так жестоко оскорбил ее, и сказала:
— О господин герцог, то, что вы сделали, недостойно дворянина!
Жуаезу
— Да, — прошептал он после продолжительного молчания, — вы прекрасны, и Анри не мог не полюбить вас. Но бог даровал вам красоту лишь для того, чтобы вы радовали ею человека, который будет связан с вами на всю жизнь.
— Сударь, разве вы не говорили со своим братом? Или, может быть, он не счел нужным довериться вам? Иначе вы узнали бы, что я любила и больше не буду любить, что я жила, а теперь должна умереть.
Жуаез не сводил глаз с Дианы. Огонь ее всемогущего взгляда проник до глубины его души, подобный струям вулканического пламени, при одном приближении которых расплавляется бронза статуй.
— О да, — повторил он, понизив голос и не сводя с нее взгляда. — Анри должен был вас полюбить… О сударыня, на коленях молю вас: сжальтесь, полюбите моего брата!
Диана стояла по-прежнему холодная и молчаливая.
— Не допустите, чтобы из-за вас терзалась целая семья, — ведь один из нас погибнет от отчаяния, другие от горя.
Диана не отвечала, продолжая грустно смотреть на склонившегося перед нею человека.
— Сжальтесь над моим братом, надо мною самим! — вскричал Жуаез, яростно схватившись за грудь. — Я горю! Ваш взор испепелил меня!.. Прощайте, сударыня! Прощайте!
Он встал с колен и как безумный выбежал к своим слугам, ожидающим его на углу улицы Анфер.
XXVII. Его светлость герцог де Гиз
В воскресенье 10 июня, часов в одиннадцать утра, весь двор собрался в павильоне, где умирал герцог Анжуйский.
Ни искусство врачей, ни отчаяние его матери, ни молебны, заказанные королем, не в силах были предотвратить рокового исхода.
Рано утром 10 июня Мирон объявил королю, что болезнь неизлечима и что Франциск Анжуйский не проживет и дня.
Король сделал вид, что поражен величайшим горем, и, обернувшись к присутствующим, сказал:
— Теперь-то враги мои воспрянут духом.
На что королева-мать ответила:
— Судьбы наши в руках божиих, сын мой.
А Шико, скромно стоявший неподалеку от короля, тихо добавил:
— По мере наших сил следует помогать господу богу, государь…
— В половине двенадцатого больной покрылся мертвенной бледностью. Кровотечение, ужасавшее присутствующих, внезапно прекратилось, конечности похолодели.
Генрих сидел у изголовья брата. Екатерина, примостившись между стеной и кроватью, держала ледяную руку умирающего.
Епископ города Шато-Тьерри и кардинал де Жуаез читали отходную. Все присутствующие, стоя на коленях и сложив руки, повторяли слова молитвы.
В полдень больной открыл глаза. Солнце выглянуло из-за облака и залило кровать золотым сиянием. Франциск, чье сознание было дотоле затуманено, вдруг поднял руку, как человек, охваченный ужасом.
Потом он испустил громкий вопль и ударил себя по лбу, словно постиг одну из тайн своей жизни.
— Бюсси! — прошептал он. — Диана!
С этим именем на устах Франциск Анжуйский испустил последний вздох.
В тот же миг, по странному совпадению, солнце, заливавшее своими лучами герб французского дома, скрылось. И золотые геральдические лилии, ярко сиявшие минуту назад, поблекли и слились с лазурным фоном, по которому были рассыпаны.
Екатерина выпустила руку сына.
Генрих III вздрогнул и, трепеща, оперся на плечо Шико.
Мирон поднес к губам Франциска золотой дискос и сказал:
— Монсеньер скончался.
В ответ на эти слова из прилегающих комнат донесся многоголосый гул, словно аккомпанемент псалму, который вполголоса читал кардинал.
— Cedant iniquitates meae ad vocem deprecationis meae… [79]
— Скончался! — повторил король, осеняя себя крестом. — Брат мой, брат мой! У меня нет детей, нет наследника!.. Кто станет моим преемником?
79
Да отступят беззакония мои по гласу моления моего… (лат.)
Не успел он вымолвить это, как на лестнице раздался шум.
Намбю поспешил в комнату, где лежал покойный, и доложил:
— Его светлость монсеньер герцог де Гиз.
Пораженный этим ответом на заданный им вопрос, король побледнел и взглянул на мать.
Екатерина была бледнее сына. Услышав это роковое предсказание, она схватила руку короля и сжала ее, словно говоря:
«Вот она, опасность… Но не бойтесь, я с вами!» Появился герцог в сопровождении свиты. Он вошел с высоко поднятой головой, хотя глаза его не без смущения искали короля.
Генрих III властным движением руки указал ему на кровать, где покоились царственные останки.
Герцог склонил голову и медленно опустился на колени.
Все окружающие последовали его примеру.
Лишь Генрих III с матерью продолжали стоять, и во взгляде короля промелькнуло выражение гордости.
Шико заметил этот взгляд и шепотом прочитал другой стих из Псалмов:
— Dijiciet potentes de sede et exaetabit humiles. [80]
<80
Низведет с престола сильных и вознесет смиренных (лат.).