Сороковник. Части 1-4
Шрифт:
Я с сомнением верчу в руках нечто струящееся, серо-голубого мраморного окраса. Цвет-то мой…
— И больше ничего не надо, — решительно говорит Геля. — Марточка, пожалуйста, подойдите! Прихватите немного здесь, — Геля собирает несколько складок в районе моей талии, — и длину отпустите.
Марта замеряет складки, длину и, дождавшись, пока я сниму платье, исчезает, предупредив:
— Ванна готова, миледи!
— Гелечка, что бы я без тебя делала! — говорю я с облегчением. Она улыбается.
— Ты бы выкрутилась. Ты такая.
В ванной комнате мне больше всего нравится окно, громадное, с видом на озеро. Окно открыто нараспах, жаркий воздух гуляет по комнате, колышет ароматный пар от пенящейся воды. Я вдыхаю полной грудью; до чего
И спокойно.
Сама комната величиной, пожалуй, с мой зал, а в башне можно без особого труда разместить и всю мою квартиру. Ну, особо тосковать не будем, а просто воспользуемся случаем и расслабимся по полной: по крайней мере, будет что вспомнить! И если коллеги, побывавшие в Праге и Испании, вздумают снова хвастать отдыхом в старинных домах, обустроенных под отели, — право слово, я найду, что им рассказать!
Вода в меру горячая, пена восхитительного аромата яблок с корицей, оттоптанные пятки успокаиваются, пропылённая дорожной пылью кожа напитывается влагой, и сердце моё тоже растворяется… Чуть не засыпаю, когда резкое карканье заставляет меня вздрогнуть.
На подоконнике сидит чёрная птица и меня разглядывает. Недолго думая, машу ей ручкой.
— Привет!
Птица шарахается в сторону. Что, не ожидала? Думала, я сейчас со страху здесь же и утоплюсь?
А та взмывает к потолку, кружится, и аккуратно приземляется на бортик ванной.
— И чего тебе здесь надо? — спрашиваю. — Погладиться пришла?…Пришёл? Поправляюсь, потому что узнаю ворона.
— Ккррарр, — он словно давится смешком. И начинает потешно расхаживать по бортику. В какой-то момент оскальзывается и чуть не сверзается в воду, в ужасе машет крыльями, балансируя, но я голым коленом выпихиваю его назад. Он облегчённо вздыхает, у него даже плечи поднимаются по-человечески.
— Ну, ты, дурачок, — говорю ему ласково, — ты хоть бы спасибо сказал, ведь нахлебался бы.
— Крра, — говорит он покаянно и пускается в обратный путь по бортику, уже по направлению ко мне. Решившись, осторожно протягиваю к нему руку; он слегка приседает, но даёт себя погладить. Мягкий и пушистый, а я думала, у него перья жёсткие, как у голубя… Ишь ты какой красавец. Я даже чешу шейку, как котёнку, и ему это нравится. И мне нравится, пока этот нахал не решает сократить дистанцию и прыгнуть мне на плечо. Он неожиданности я и сама подпрыгиваю. Он вцепляется коготками, чтобы удержаться.
Я сердито сгребаю его в охапку.
— Знаешь что? Больно, между прочим… Тут сегодня меня обвинили в излишней целомудренности, так имей ввиду, мне же надо теперь соответствовать! Как притоплю сейчас, будешь знать!
Пересаживаю его на борт. Он снова тянется ко мне. Я перехватываю и подбрасываю его в воздух: лети отсюда! Он взлетает, кружится, и пикирует снова на плечо. Плюнув на условности, ловлю его последний раз, выскакиваю из ванны вся в клочьях пены, бегу к окну и вытряхиваю его вон. Пущай полетает, как говаривал царь Иоанн Васильевич, тёзка мой. Авось крылья есть, вынесут. И закрываю окно. Так этот наглец усаживается на подоконник снаружи и начинает долбить клювом в стекло.
Не обращаю внимания и иду домываться. Хватит с меня на сегодня целомудренности. Ещё какая-то птица будет тут охальничать! Мало мне вас, Тёмных…
Глава 15
У меня, истинного дитя асфальта и «хрущёвок», так и не сложились отношения с просторными жилищами. Я спокойно воспринимаю необъятные площади торговых центров и маркетов, аэропортов и столичных вокзалов, но стоит заглянуть в гости к подругам, волею судеб сменившим квартирки типа моей на личный особнячок, во мне тотчас пробуждается комплекс черепашки, выпавшей из панциря. Каждый раз я испытываю нечто, противоположное приступу клаустрофобии: потолки кажутся затерянными где-то в облаках, стены словно отодвигаются, как в кошмарном сне, и самой себе я кажусь маленькой и беззащитной. Хочется нырнуть в каморку потеснее, в крайнем случае — отсидеться под столом. Первым «одомашненным» большим помещением, в котором я почувствовала себя комфортно, была Васютина кухня.
Так и сейчас: наша с Гелей гостевая хоть и занимает половину башни, но, к великому моему удивлению, необъятной не кажется. Всё в ней соразмерно: пропорции, дизайн — если это слово уместно в данном мире, — мебель, вроде и старинная, но ухоженная, деревянные части которой отполированы до мягкого блеска, обивка свеженькая, будто только вчера обновлена. Знаете, что меня всегда угнетало в музейной обстановке? Прелестные какие-нибудь рококошные или в стиле барокко стулья и диваны, обтянутые выцветшей полинялой тканью, только что молью не побитой. Не верилось, что эти помещения, несмотря на богатую отделку и роскошь, были когда-то жилыми — пахло в них ветхостью и запустением. А здесь, в башне витает едва уловимый запах мебельного воска и мастики для паркета, от него сразу становится по-домашнему уютно; стены обтянуты штофом в мелкий цветочек, который иногда называют «деревенским», и такая же весёлая расцветка, радуя глаз, перебегает со стен на диван напротив центрального окна, повторяется на спинках и сиденьях стульев, банкеток и кресел и отражается в широком зеркале над туалетным столиком. Меня очаровывают две кровати с балдахинами на резных столбиках, каждая — словно шатёр: достаточно задёрнуть занавески — и ты в своём убежище, никому не доступная, прямо как «в домике» в детстве. Что ещё интересного? В простенках между окнами — небольшое бюро, этажерка с фарфоровыми статуэтками, на консольном столике стеклянный кувшин с розовыми лилиями. Обстановка простая и располагающая к отдыху и покою. Пушистый ковёр щекочет пятки, кресло за туалетным столиком так и напрашивается, чтобы в него сели, а диван, усыпанный подушками, просто требует, чтобы на нём развалились с книжкой, непринуждённо задрав ноги на боковину. Что я и делаю, запахнувшись плотнее в халат; жаль, книги нет под рукой, а то бы я тут надолго зависла, позабыв про обязанности гостьи…
Что-то давно не появляется Геля — должно быть, побежала разыскивать комнату новой подружки. Видела я, как они всю экскурсию перемигивались с Абигайль-младшенькой, явно сгорая от желания пообщаться, но под строгим взором хозяйки делали ангельские рожицы и помалкивали. Точно-точно, наверняка уже всё друг о дружке порассказывали. Вот и начинает проявляться непоседливый характер моей подопечной, и этого стоило ожидать, потому что чересчур пассивных и «воспитанных» в этот Мир не занесло бы.
А ведь работает куколка-то! Девочка уже не дожидается чьего-то решения-разрешения, не ходит по пятам с просьбами. Загорелось ей что-то узнать — улизнула потихоньку, меня не беспокоя. И прекрасно, и замечательно, разве не этого я добивалась? Только немного грустно становится, вроде я скоро и не нужна буду. Моя мама в такой ситуации покачала бы головой: «А я предупреждала! Сколько раз говорила тебе: вырастут свои дети — многое поймёшь…»
Что-то я всё о печальном, а ведь какие красоты вокруг расстилаются — загляденье! Вдруг у меня не будет времени налюбоваться? Не вставая, пытаюсь выглянуть в окно. Интереснее всего, кстати, смотреть именно лёжа: в первую очередь видишь небо в облаках, а уж потом, приподнявшись, те же самые облака, опрокинутые в озеро.
Небо в облаках…
Какое-то смутное воспоминание мелькает — и уносится прочь. Словно когда-то это уже было — кровать, ложе у само окна — и чистое небо с барашками облаков… Нет, не вспомню. Присев и опершись на спинку дивана, любуюсь озером. Отсюда, с башни, видимость ограничена, левого берега не видно вообще, правый сливается с полоской зелени где-то в отдалении, и озеро кажется необъятным. Ветер гонит по воде рябь и гнёт камыши у берега, а немного дальше поверхность темнеет, как над большой глубиной, должно быть, в этом месте хорошо нырять с лодки. Так вдруг хочется поплавать!.. А вот интересно, рыбачат ли здешние обитатели? И катаются ли на лодках? Ох, как это здорово — жить возле воды!