Сороковник. Части 1-4
Шрифт:
И он когда-то смог договориться с гарпиями? Ладно, Нору он за полдня приручил, но ведь это — лабрадор, у них агрессия отсутствует генетически. Но гарпии?
Аркадий перехватывает мой взгляд и застенчиво улыбается. Лора тычет меня локтем в бок.
— А здорово он для тебя Чёрта усмирил! И всего-то пару слов на ухо пошептал, а тот как шёлковый… Не заглядывайся на моего красавчика, честно предупреждаю.
— Ты с ума сошла! Я ж ему в мамки гожусь!
— У него я — вместо мамки! — гордо заявляет она. — Ты не смотри, что он такой дохлый, ему лет может поболе, чем нам с тобой, просто внешне в этом возрасте застрял. А в постели-то… о-го-го! Зверь! Представляешь, — она снова шепчет мне в ухо, — может даже перекинуться…
Моя очередь лягнуть её под столом. Ещё немного — и я провалюсь на месте от стыда. Мне так и кажется, что все, абсолютно все — и Васюта, и его гости, и Аркаша с Янеком, и даже Хорс во дворе — слышат нашу фривольную беседу. Амазонка смотрит насмешливо, треплет меня по руке.
— Шучу-шучу, подруга. И мыслей не было — тебя в краску вгонять. А насчёт нашего первого разговора — подумай, я тебе советую. По крайней мере, будет что вспомнить.
Вздохнув, я наливаю ей морсу. Нет, она всё-таки неисправима.
— Угомонись! Есть тут и без тебя советчики.
Она недоумённо морщит лоб.
— А-а, — понимающе тянет, — это ж наверняка наш тихушник, сэр златокудрый? Молодец, правильно воспитывает. А он-то тебя ещё не окольцевал?
Я пребываю в недоумении, пока до меня не доходит, что «окольцевать» — это, как и в случае с Васютой, официально признать ученицей.
— Нет пока ещё. А должен?
— Всенепременно. Не просто так он вокруг тебя крутится. Ты, мать, какая-то недогадливая, честное слово. Это ж он, как джентльмен, ждёт, когда Васюта раскачается и первым тебя ученицей признает, чтобы поперёд друга не влезть, не обидеть… Слышь, хватит шептаться, давай-ка я тебе с посудой помогу, а там хоть поговорим нормально.
Мы выпроваживаем Яна с кухни: теперь это наша территория. Он вроде и не возражает.
— Соскучилась, — признаётся Лора, вытирая тарелки. — Знаешь, иногда охота заняться чем-нибудь таким простым, родным… Видела бы меня сейчас моя прислуга — обомлела бы. У меня ж в доме все по струнке ходят, потому как мне нельзя руки портить грубой работой. — Я тем временем вываливаю из дежи на стол, обсыпанный мукой, окончательно подошедшее тесто. — Оставь и мне что-нито слепить.
Конечно, я тут же вручаю ей вторую скалку, фартук, несмотря на который, она тут же пачкается в муке по самые брови, донельзя довольная. Видела бы… нет, не прислуга, а видели бы боевые подруги, с каким упоением амазонка-Мастер ваяет из теста какие-то фигурки, в которых сперва с трудом, но потом всё лучше узнаются коняшка, птица, собакин. И, в общем, неплохо получается, хоть я-то надеялась, что мне помогут именно мелочёвку лепить, мне с ней нелегко бывает. Но раз человек старается, душу отводит… Замечаю только:
— Сделай тесто покруче, а то ведь расползутся, как начнут подниматься, и не узнаешь потом, кто где был!
— Без сопливых обойдёмся, — говорит она важно. — Будьте уверены: лепили мы пироги, лепили! Куда ставить-то?
Выделяю ей отдельный противень и плошку запаренного изюма с черносливом, и вот уже зверушки награждаются глазами, носами, конопушками… Красота, да и только.
Распахивается наружная дверь, и в кухню влетает встрёпанный Янек.
— Ты чего? — удивляюсь я. Он, смущённый, пытается бочком прошмыгнуть мимо нас в зал, а сам аж красными пятнами покрывается. Причина его странного поведения в полный рост высится на пороге, воинственно уперев руки в боки. Чтоб мне пропасть! Кустодиев, Васнецов и Суриков заработали бы по инфаркту, увидев эту диву красоты неописуемой, стати королевской, с косищей ниже пояса, глазищами в пол-лица… Даже Лора восторженно присвистывает. Нехилая девушка и не боязливая. Потому что, сразу видно, пришла разборки устраивать. Стоит, замерев, не хуже меня на тренировке, и только ветер снаружи чуть колышет подол лазоревого сарафана. И переводит озадаченный взор с меня на Лору, с Лоры на меня, видимо, гадая, кто из нас ей нужен.
Как хозяйка, начинаю первой я.
— Ну и что тебе здесь, голуба, надо? — спрашиваю миролюбиво. — Мальчика нашего зачем пугаешь? Ян, — это парню, — иди-ка, с мужичками посиди, тебе в бабские склоки лучше не влезать, а то зацепят ненароком.
А сама внимательно Ольгу эту рассматриваю. Поскольку вдруг понимаю, от кого наш мальчик мог так шарахнуться. Так вот ты какая… домогательница.
И своими уже неблизорукими глазами совершенно не в тему рассматриваю расшитые рукава на её рубахе.
Она, определившись, набирает в грудь воздуху. Сейчас начнётся…
— Ты проходи, Оля, не стой на пороге-то, — говорю ласково. — Гостям всегда рады. Пироги будешь с нами лепить?
Тут главное — из колеи противницу выбить, не дать ей по задуманному сыграть.
Она раскрывает рот для ответа.
— С капустой пироги, — перебиваю я её, — с грибочками, с яблоками и изюмом. Ты какие больше уважаешь?
— С рисами, — неуверенно отвечает она. Глазами — хлоп-хлоп… Совсем растерялась. Ой, а годочков-то ей, хорошо если двадцать будет, а глазищи синие — совершенно наивные, дитячьи, как у давешнего Петрухи. Вот на мальца и запала, сама-то разумом ребёнок. С рисами… Мои девахи так говорили, когда были маленькие: с рисами пироги… С кем тут связываться?
И энто дитё Васюта из дому попёр? Не разобравшись, хотя бы, по отечески?
— А-а, — тяну понимающе, — это мы можем. И рис есть, и яйца, и лук зелёный. Проходи, сейчас начинку сделаем. Теста у меня, видишь ли, много получилось, нужно куда-то девать.
Её первоначальный запал проходит. Пока она, не спеша, цепким взглядом окидывает поле деятельности, я тоже не теряю времени даром, пытаясь её просчитать. Пышненькое телосложение говорит о явной любви к пирожкам, булочкам и всякой прочей сдобе — это я по себе сужу, — а ловкие ручки с музыкальными пальчиками так и рождены для тонкой работы вроде фигурной защипки теста. И смотрит-то она с пониманием, оценивающе, и уже комок теста прижимает, дабы проверить — дышит ли, как подошло? И стрельнула взглядом на противень, почти заполненный Лориными творениями, даже головой качает — видать, ей такое в новинку. Хорошая будет помощница. Выделяю и ей фартук и скалку, выставляю кастрюльки с начинками, в общем — не даю ей и слова сказать.
— Маленькие да фигурные пирожки мы для себя заделаем, — поясняю, — а для мужичков, что к вечеру придут, на больших противнях цельные поставим. Уважаешь?
— Уважаю, — говорит. А голос-то приятный, низкий, прямо почти как у меня. Ещё немного — и заворкует. — У меня мама, пока жива была, любила такие делать, говорила, возни меньше. А вот мне нравится махонькие лепить…
Лора помалкивает, ухмыляясь — должно быть, ей интересно, чем всё закончится. Девушка-то до того хозяйственная, что, захлопотавшись, уже не помнит, зачем пришла. А я и не спрашиваю. К тому времени, как выставляется в тёплое место на расстойку первый пирог с капустой, поспевает рис. Откидываем его, студим, добавляем рубленых яиц, лучку зелёного и лучку колечками, обжаренного, специй. Смотрю, в азарт дева вошла.
Вот и хорошо; не станешь ты глаза выцарапывать тому, с кем из одной квашни тесто делила.
Забалтываю несколько яиц с сахаром, обмазываем ими Лорины художества и ставим в печь. Маленькие, быстро дойдут.
Пальчики у Ольги удивительно ловкие, и пирожки она ваяет ювелирно. Будь тут же рядом мои девочки — ей-ей, вдвоём не угнались бы… Поспешно заталкиваю воспоминание назад. Не время. Ставлю чайник.
В дверь со стороны обеденного зала озабоченно суётся Васюта: долго же он соображает, добрый молодец! В другой момент я бы и не прочь с ним побеседовать на воспитательные темы, но не при Ольге же! Не ровён час, со своей прямотой всё испортит. Грожу ему издалека кулаком, чтобы не вздумал заходить, а потом делаю успокаивающий жест: мол, справлюсь. Он отступает; к счастью, увлечённая делом, незваная гостья его не видит.