Сороковник. Книга 2
Шрифт:
Однако пора возвращаться. В дорогу, конечно, отправляться рано, придётся ждать до завтра, но на сегодняшний день у меня кое-какие планы. Окидываю прощальным взором степь. Над ней дрожит марево – влага испаряется, тянется вверх прозрачной дымкой. Струйки паров конденсируются над плоским камнем, с которого я недавно слезла, уплотняются, приобретают объём, очертания… Знакомое лицо. Знакомая фигура оборотника. Даже пёрышко белое в волосах. Даже глаза, бесцветные поначалу, начинают синеть.
– Аркадий? – растерянно спрашиваю. Но от звуков моего голоса призрак вздрагивает, оплывает и растекается
– Рикки? – По наитию спрашиваю. – Признавайся, это твоя работа?
А что ещё думать? Едва я успела поинтересоваться его возможностями, как передо мной – пожалуйста! – иллюзия… Морок? Под браслетом слабо трепещет: это отзывается мой новый друг. И меня на какое-то время перемыкает, как было однажды, когда Мага снимал с меня ментальный блок.
Я вижу крупным планом знакомую женскую руку, хрупкое запястье, выглядывающее из-под рукава свитера грубой домашней вязки. Другая рука осторожно гладит ящерку… безымянную на тот момент, да и трудно назвать теперешним Риком это хиленькое усохшее существо. Осторожно, как вялый лист, как детскую переводную картинку ящерку стягивают с запястья и наклеивают на хрустальный шар. В полированной поверхности – отражение Галиного лица, ещё не такого измождённого, как в последние дни, но меж бровей залегли уже две параллельные морщинки, и губы привычно сжаты.
– Опять? – доносится откуда-то сбоку сердитый знакомый голос. – Гала, я же просил: не лезь туда. Не смотри. Зачем себя травишь?
– Хочу и травлю, – усмехается ведунья. – Тебе что? Мне, может, последняя радость в жизни осталась. Ты себя тоже травишь, но терпишь вот.
– У меня другое, – отрывисто отвечает Мага. Я не вижу его, только Галино лицо, впивающееся взглядом во что-то мне неведомое. Но чувствую, как ящерке обидно и горько. Её просто используют. И никто не подумает о том, что она… что он, малыш, живой, его нужно кормить, любить, хотя бы иногда разговаривать, выпускать побегать, порезвиться – сколько бы он тогда сумел сделать для Хозяйки! Гораздо больше, чем сейчас!
– Ничем от моего не отличается, – также отрывисто говорит Гала. – Мы с тобой оба мазохисты.
– Я не понимаю.
– Любим, чтобы нам причиняли боль. Вот и всё.
– Гала, не путай. – Голос Маги угрюм. – Я бы многое дал, чтобы от этой боли избавиться. Я её в себе душу, а ты бередишь. У тебя и так сил почти не осталось. О себе не думаешь – подумай хотя бы о фамильяре! В кого ты его превратила? А ведь они с Аркашиным одного возраста, и никакого сравнения. Отдай, прошу! Ты же знаешь…
– Не отдам, – быстро говорит Гала. – У тебя ему тоже делать нечего. Полюбишь кого – приходи, коли живой меня застанешь. А не застанешь…
Смех её сух и горек.
– А не застанешь – любому отдам, только не тебе. У меня он хоть как, но живой, а ты – уморишь. Сердце у тебя сейчас пустое, друг мой угрюмый, не потянешь ты фамильяра…
И я чувствую, как маленькое существо сжимается в страхе. Оно и любит, и боится хозяйку, оно и радо бы уйти к другому большому человеку, и чувствует, что ей было бы с ним лучше, и недоумевает, для чего тому хорошему человеку её умаривать.
…Вот Галины руки плотно обхватывают мои – это уже другой день, её последний! – и я вижу мелькнувшую призрачную тень, белёсую, истончившуюся в паутинку, что быстро впитывается в моё запястье. В тот момент мне было не до приглядываний, да и Рик, бедняжка, усох настолько, что я его не почувствовала.
– Хватит, – говорю расстроено. – Остальное я знаю. Хватит, Рикки, тебе ведь плохо от воспоминаний!
Незримый хвост снова вибрирует под браслетом. И я вижу:
– приход Васюты и растрёпанный букет на подоконнике;
– кавалькаду амазонок, провожающую нас с Яном; Наставника и Некроманта в полной боевой броне;
– Магу, что сидит на подоконнике в своей спальне, глядя в окно, и в глазах у него тают закатные солнца…
– себя на краешке Гелиной постели…
Вот оно что, думаю, машинально перепрыгивая с одной более-менее подсохшей местинки на другую, теперь кое-что становится понятно.
Рикки… Мой маленький персональный рыцарь. Моя загадка, – подозреваю, что ещё со многими неизвестными. Ты помогал Гале заглядывать в чужой мир. А она даже не знала, что ты мальчик, даже имени тебе не дала, так и оставила безымянным. Ты вызывал странные сновидения, в которых я видела то, что хотела увидеть. Не знаю, что и как получилось у тебя с Васютой и с его букетом, но вот сон о том, как всем миром меня провожали в квест был, хоть и ярким, звучным, – такой полноты ощущений всё же не давал. Хотя… может, это была попытка смоделировать или предвидеть будущее? Ведь повторил же некто в реальности чужую фразу…
Эх, жаль, дружок, что ты не умеешь разговаривать. Конечно, со временем мы научимся понимать друг друга, но не надо торопиться; ты, должно быть, с непривычки устал. Затих под рукавом, отдыхаешь, наверное.
Теперь я понимаю, почему Мага сразу после Галиной смерти кинулся меня осматривать. Он искал фамильяра.
Вот ещё одно местное словечко. Нет уж, пусть лучше будет сэр Рик, личный маленький рыцарь. И не собираюсь я его эксплуатировать, да и ума не приложу, что мне с ним делать. Пусть живёт, отъедается, растёт, а там видно будет.
Дорога подсохла и покрылась коркой. Вои и славно. Если погода не испортится – завтра на рассвете отбываю. Наконец-то я сама себе хозяйка, когда хочу – снимаюсь с места, куда хочу – туда лечу… И хорошо, что Рикки объявился. Хоть он и не говорящий, а всё не одиноко.
Во дворе пусто, через открытые окна доносится стук ложек, одобрительный гудёж. Народ завтракает после трудов праведных. У меня вдруг ощутимо подводит живот. Нагуляла аппетит, называется… От стойки приветственно машет Михель. При моём приближении жестом фокусника выкладывает передо мной ключ.
– Хорошая новость, сударыня Ванесса! Один из номеров освободился, через час его для вас приготовят. Вы довольны?
Жёлтые как у кота глаза щурятся. Да ему просто в радость сообщать мне приятные новости! Стоп-стоп, мне кажется, или с хозяином не всё в порядке? Его окликают из зала, он отворачивается, и я, к сожалению, не могу проверить своих подозрений: от света, упавшего на лицо, зрачки сжимаются в булавочную головку. Да хоть бы и оборотень, думаю, можно подумать – я их не встречала!